(о памяти и беспамятстве граждан и государства)
Несколько лет тому назад мы издали книгу про 979 истребительный авиаполк (979 ИАП), часть истории которого тесно связана с Кубанью. Сегодня мы публикуем статью краеведа с Кубани, надеемся, что она поможет в поиске и установлении имен и обстоятельств гибели воинов
Приближается очередной День Победы и очередные фронтовые юбилеи. Вот я и хочу обратить внимание на ряд проблем, которые забалтываются официальными речами, призывами и отчётами. К тому же, для СМИ в последние 20 лет чуть ли не нормой стали показы негативных проявлений к памятникам советским воинам за рубежом, но есть ведь и позитивы, которые нужно приветствовать и поощрять.
Запали в душу слова А.И. Солженицына, что надо чаще расспрашивать старожилов, т.к. с их смертью безвозвратно уходят многие страницы нашей истории. Поэтому, когда в мае 1995 года в Саратовском госпитале из-за онкологии мне удалили правую почку, и хирург посоветовал найти занятие по душе, чтобы меньше предаваться мрачным мыслям, - я занялся краеведением: работа в архивах и библиотеках, поиск старожилов и записи их воспоминаний.
Многие дедушки и бабушки, рассказывая о старине, жаловались, что их отцы, родственники или соседи погибли в Великую Отечественную войну, но на мраморных досках поселковых мемориалов их фамилий нет. У кого-то, боясь осложнений, перед немецкой оккупацией похоронки уничтожили. У других погибший считается без вести пропавшим, а третьи вообще никаких документов о сгинувшем человеке получить не смогли; к тому же у немалого числа погибших не осталось родственников по месту прежнего жительства (умерли или выехали), а без документов, подтверждающих гибель воина, местная власть на доски мемориалов никого не заносила. В советское время ведь утвердилась система согласования с военкоматами фамилий павших перед их увековечением на мемориалах.
Постепенная реабилитация бывших советских военнопленных началась в конце 1960-х годов, но недоверие к ним и к числящимся без вести пропавшим воинам доминировало у советского руководства ещё долго. 16 декабря 1988 года министр обороны Язов в секретной записке в ЦК КПСС протестовал: «В нашей печати неоднократно высказывались предложения, чтобы всех без вести пропавших военнослужащих (более 4,5 млн человек) считать участниками войны. Однако из анализа видно, что в их числе было много лиц, воевавших против нас (только власовцев 800-900 тыс. чел), которые не могут быть причислены к участникам Великой Отечественной войны или к погибшим за Родину».
Получалось, что пятно «власовец» официально падало на всех без вести пропавших, а ведь такое огромное число этой категории сгинувших было не только от реалий боевой обстановки, но и от государственной политики в отношении погибших. В 1990-е годы Генштаб назвал уже другие цифры по власовцам, более сдержанные. И во Всероссийской Книге Памяти, без вести пропавшие числятся теперь как погибшие за Родину, а вот дополнения в старые списки мемориалов вносятся с трудом: в одних местах некому заняться этим делом, а в других архитектура мемориалов не предусмотрела дополнения фамилий.
В жизни бывает всякое. Воина занесли в Книгу Памяти, а он переметнулся к фашистам или отказался возвращаться из плена домой, опасаясь повторения советских репрессий. (Из ряда документов следует, что общее число тех «невозвращенцев» - до 500 тыс человек). Некий отец, получив после войны извещение, что сын пропал без вести, добился занесения его имени на мемориал, а ныне из документов следует, что тот расстрелян по приговору Военного трибунала. Или, сын другого расстрелянного обратился в Военную прокуратуру, та решение трибунала отменила «за отсутствием состава преступления» и человека реабилитировала. Поэтому на местах приходится особо тщательно проверять списки сгинувших. Приходилось выслушивать и такое: раз в советское время кого-то не записали на мемориалы, значит и теперь их нечего заносить. С 2006 года в электронном архиве Минобороны размещены рассекреченные трофейные карточки военнопленных, на многих из них – последние прижизненные фото людей, но многие дети и родственники таких сгинувших даже и не подозревают об этом.
В станице Роговской я появился с 2001 года и, начиная в 2005-м поисковую работу по павшим воинам, понимал, что Книга Памяти не охватывает все списки погибших на войне с фашизмом, но и подумать не мог, сколь существенны эти «белые пятна». Дела, связанные по увековечиванию памяти роговчан, сгинувших на войне с фашизмом, ничем особым не отличаются от великого множества иных российских поселений. Особая беда – по довоенным офицерам: поступали они в военные училища и школы добровольно, сведения об их призыве в военкоматах по месту жительства редки; семьи таких офицеров зачастую войну пережили вне малой родины, а то и погибли. Вот и оказалось, что по многим сгинувшим офицерам некому было замолвить словечко о закреплении памяти на мемориалах, а архивные залежи Минобороны проработаны ещё недостаточно. Но огромная помощь поисковикам кроется в местных архивных похозяйственных книгах, где в военные и первые послевоенные годы фиксировали всех мобилизованных, с частыми пометками «Убит на фронте», «Погиб в Отечественную войну» и т.д.
В донесениях о безвозвратных боевых потерях указывалось обычно три географические координаты человека: военкомат призыва, место рождения и местожительство ближайших родственников. По многим встречается и четвёртая координата: место гибели и захоронения. В переписке военных кадровиков с военкоматами и родственниками также упоминались эти сведения, поэтому вполне нормально, когда погибший упоминается в региональных книгах Памяти всех этих мест. Но нередко бывает, что из-за сложностей с разгребанием документов военной и послевоенной поры, погибший за Родину упоминается в какой-либо одной книге, а то и вовсе забыт. Так уж сложилось у нас в стране, что только поисковики-любители могут теперь восстановить справедливость во Всероссийской Памяти по таким сгинувшим защитникам Отечества.
Мемориал в станице Роговской был открыт к 50-летию ВЛКСМ, на мраморные доски занесли тогда около 700 фамилий погибших земляков, а в 1970-90-е годы дописали ещё 47. За несколько лет поисковой работы мне удалось установить более сотни роговчан, павших в Великую Отечественную войну и забытых по различным причинам местным мемориалом. Об этом я опубликовал с 2007 по 2011 год в местной прессе с десяток статей. Список дополнительно установленных погибших роговчан, преодолевая сопротивление некоторых, утвердил на собрании ветеранов, и перед Днём Победы в 2010 году администрация станицы доски мемориала обновила, дописав 106 новых фамилий. Предстоит записать ещё десятка четыре фамилий выявленных погибших роговчан, а также 35-ти воинов, умерших здесь в госпиталях от ран в марте-апреле 1943 года. Были ведь в прошлом неприятные случаи, когда приезжали сюда люди, получившие в 1943 году похоронки со ссылкой на «старое роговское кладбище» (а фактически - ямы у школы, в здании которой размещался ряд госпиталей), и обижались, что на мемориале фамилий их отцов нет. Но как выявить сейчас фамилии многих десятков умерших здесь от ран воинов, если в электронном архиве Минобороны отсутствуют сведения по станице Роговской за февраль-начало марта 1943 года? А, по словам старожилов, наиболее массово раненые умирали именно в первые недели освобождения станицы, когда медпомощь была явно недостаточной, и красноречиво о том периоде рассказывала мне Клавдия Фёдоровна Виникова (Ходус):
«Военные обратились тогда за помощью к населению: «Кто чем может, помогите раненым. Подойдут наши части, им помогут». Раненых было много: у кого нога оторванная, у кого рука, у кого кишки наружу. Лежали на полу на шинелях, с запёкшейся кровью, не перевязанные. Мама посылала меня с молоком и табаком, и я три дня ходила к ним. Я не могла даже пройти в помещение из-за обилия лежащих раненых и раздавала приносимое у дверей. Кто в силах был подползти, тот и получал. Меня там называли кто сестричкой, кто дочечкой, а кто и мамой, а мне было тогда всего 13 лет. Очень много умирало в те дни раненых, и их хоронили в общие ямы, выкопанные во дворе школы».
О том же вспоминает и Степанида Илларионовна Прокопец: «Все классы были забиты ранеными, много их привозили с передовой: свалят на солому, а кто-то из них, то там, то тут уже дошёл от потери крови. Лечение было плохое, и умирало их много. Заедали вши. Солдатская яма была рядом с памятником. Я с девчатами из дома и тряпки таскала на перевязку, и лук, - прикладывать к ранам. Ума не хватало спрашивать адреса и фамилии: раздадим, что приносили с собой, выскочим и хи-хи-хи, ха-ха-ха, - молодые были».
В ходе поисков выявил несколько неожиданных фактов, когда человек числится в Книге Памяти погибшим, а он вернулся с войны живым. Пётр Францевич Ненза, например, здравствует и поныне, хотя его имя значится на одной из братских могил под Славянском-на-Кубани. Он рассказал, что в предутренний туман переправлял группу бойцов через речку, а на обратном пути туман стал рассеиваться, и немцы начали стрелять по нему из миномётов. Одна мина взорвалась вблизи, покрошив осколками лодку и его ноги. У берега его вытащили товарищи и отнесли в медсанчасть, а там посчитали безнадёжным и положили у стенки к умирающим. Вечером санитары стали убирать трупы и взялись за него, а он их удивил: «Хлопцы, я немножко замёрз», - и его отнесли на операционный стол, потом переправили в тыловой госпиталь в Орджоникидзе. Ранение оказалось тяжёлым, и там он стал доходить, но одна женщина, врач, его спасла. Оказалось, что летом 42-го она работала в госпитале в Роговской, а Пётр Францевич, сапожник, сшил ей по заказу туфли. Вот она вспомнила его и отблагодарила, выдав 100 граммов спирта, после которого появился аппетит, и дело пошло на поправку.
В ходе розысков в одной из библиотечных папок прочитал ссылку на статью из газеты Тимашевского района «Знамя труда» за 6.02.1988 г.: болгарские поисковики установили, что роговчанин лётчик Неверов Вячеслав Леонидович погиб у города Шабла; следопыты роговской средней школы № 15 завязали переписку с болгарскими коллегами, получили от них капсулу с землёй с могилы Неверова и установили, что его сестра живёт на Ставрополье, в г. Благодарном, а племянница – в Краснодаре. Но на стеле его фамилия появилась только после моего настырства, в 2010 году.
Я полагал, что на этом история с Неверовым завершилась, но 15 января 2014 г. в роговскую среднюю школу № 15 пришло электронное письмо из Болгарии от капитана запаса Любомира Иванова, инженера кафедры физики Русенского университета им. Анг. Кынчева, со ссылкой на одну из моих статей о лётчике Неверове. Оказалось, группа болгарских ветеранов авиации чтит память советских лётчиков, погибших на территории Болгарии. В середине мая они собирались отметить 70-летие подвига лётчиков, чей памятник стоит у города Шабла, и поэтому Любомир просил сообщить ему всё, что известно о погибших в Болгарии авиаторах, а также выслать их фотографии. Любомир прислал мне фотоматериал по памятникам советским воинам, в т.ч. лётчикам, а также отчёт болгарских пионеров-поисковиков из дружины имени Александра Матросова г. Шабла за 1965-70-е годы. А в станице Роговской библиотекарь Татьяна Ивановна Пивень помогла мне отыскать в филиале библиотеки старую папку за 1988 год с материалами наших школьников-поисковиков по Неверову Вячеславу. Я отправил Любомиру электронные послания с ответами на некоторые его вопросы, но разрешение других требует розыска по России и нашим бывшим соц. республикам.
По материалам, полученным из Болгарии, а также из старой библиотечной папки и документам электронного архива Минобороны удалось установить неожиданные подробности.
Неверов Вячеслав Леонидович родился в станице Лабинской в 1917 году, а в 1922-м в ст. Старо-Джерелиевской родился его брат Олег. Потом их мать Нина Михайловна перебралась в Роговскую, где работала учительницей младших классов средней школы (нынешняя № 15). Их отец умер от тифа, но у братьев была ещё старшая сестра Галина Борисовна, и их семья испытывала материальную нужду. По воспоминаниям Ивана Ивановича Чернявского, одноклассника Вячеслава, тот был «отличным парнем во всех отношениях, учился хорошо и всегда помогал товарищам». Вячеслав после окончания школы летом поработал на тракторе и комбайне, а осенью поступил в Ленинградский техникум «с уклоном по профессии механика». Стипендия была небольшой, поэтому днём он учился, а ночами работал на железной дороге грузчиком. РККА массово требовались грамотные офицеры, и перед Великой Отечественной войной было несколько больших спецнаборов студентов ВУЗов и учащихся техникумов в военные училища. Так, со ссылкой на Ленинград и рабочее положение, Вячеслав стал курсантом Ейского лётного училища, по окончании которого в 1939 году был направлен на Дальний Восток. Последний раз дома в станице Роговской он был в 1941-м, накануне войны. «Всю войну, вплоть до гибели Вячеслава, семья Неверовых жила на его аттестат».
Станица Роговская была под оккупацией с 6 августа 1942 г. по 12 февраля 1943 г. После освобождения кубанских станиц жизнь в них налаживалась, почтовая переписка восстанавливалась, и в одном из писем Вячеслав писал матери: «…Любой ценой буду выполнять боевые задания, крепко отплачу немцам за все муки и страдания, которые они принесли на нашу землю. Как получишь письмо, то напишите, я вышлю деньги и могу выписать денежный аттестат на твоё имя, ты будешь там получать деньги ежемесячно…». Он обещал ей «хорошенько отомстить немецким гадам за все те страдания, которые они принесли вам и всему народу. Уже их немало на моём счету и этот счёт я буду с каждым днём увеличивать. И будь уверена, мамочка, что твой сын никогда не повернёт назад, не выполнив задания любой ценой…».
12 мая 1944 г. Крым был очищен от фашистов, и бомбардировочные, минно-торпедные авиаполки ВВС Черноморского флота, неся немалые потери, переключились на уничтожение отходящих кораблей и транспортов противника у побережья Румынии. Так, 15 мая не вернулись с боевого задания в районе Констанца-Сулина экипажи зам. командира 2 авиаэскадрильи гвардии капитана Мейева Владимира Николаевича и штурмана звена 2 АЭ гвардии старшего лейтенанта Неверова Вячеслава Леонидовича, из 13-го Краснознамённого гвардейского авиаполка.
Этот полк морской авиации называли также и бомбардировочным, а чуть позже – 13-м гвардейским морским разведывательным Констанцским Краснознамённым авиационным полком, завершившим Великую Отечественную войну в Болгарии. Его командиром был Герой Советского Союза подполковник Мусатов Николай Алексеевич, умерший в 1965 году генерал-майором в Ленинграде. Полк летал на ленд-лизовских самолётах А-20 G Бостон: наши авиаторы называли его «Жучком», отмечали недостаточную бронезащиту и «слепую зону» нижней задней полусферы при атаках истребителей противника, но подчёркивали подогрев кабин, отсутствующий на отечественных самолётах, и хорошую управляемость, прощавшую ошибки малоподготовленным лётчикам. Не секрет ведь, что в войну немалая часть авиапотерь была не боевой: фронт требовал больших пополнений, и училища выпускали лётчиков с курсантским налётом всего лишь в 40 часов. А мы, например, только в первый лётный год (летний 1967 года семестр второго курса Оренбургского ВВАУЛ) налётывали более 90 часов.
Модификация А-20 G была двухместной: лётчик, совмещавший обязанности штурмана, и воздушный стрелок-радист, а штурманскую кабину занимало дополнительное пулемётно-пушечное вооружение, поэтому использование его в качестве бомбардировщика было проблематичным. Из 7385 самолётов А-20 различных модификаций, американцы отправили нам 3128 штук. Г.К. Жуков в своих знаменитых мемуарах начал было непредвзято писать о ленд-лизовских поставках, но ЦК КПСС и ГлавПУР «встали на дыбы», и уже «первое дополнительное» издание его мемуаров оказалось «кастрированным», хотя немалое число фронтовиков и поныне отдаёт должное этим поставкам. Например, майор в отставке Колегаев Семён Иванович рассказывал мне о замечательных американских продпайках, выданных им накануне операции «Березина». А капитан Аверьянов Фёдор Григорьевич, принимавший после ранения ленд-лизовские танки в Горьком, рассказывал, как находили в башнях и стволах закладки консервов, шоколада и прочих деликатесов, которые в массе изымались ещё в ходе первичных осмотров техники в наших портах, - так американские рабочие выражали поддержку советскому народу. Да и трижды Герой Советского Союза А.И. Покрышкин отмечал боевое превосходство ленд-лизовской «Аэрокобры». Принижая ту помощь, мы тем самым, на мой взгляд, искажаем историю 2-й мировой войны и обижаем другие народы, помогавшие нам победить фашизм.
Мейев был уроженцем ст. Зайцево, Ленинградской области. Место призыва: по одному документу - Ленинград, а по другому – Кировоградская область. Его жена Филиппова Елена Ивановна, дочь Мейева Людмила, 1935 г.р., и сын Евгений проживали в оккупацию в Поти. Его воздушным стрелком-радистом был младший сержант Автомонов Николай Александрович, 1922 г.р., уроженец ст. Скуратово, Чернского района Тульской области; холост, место призыва – Херсонский РВК. Его мать Александра Семёновна Автомонова проживала в Скуратово (2, кв. 4). Воздушным стрелком-радистом Неверова был старшина Воронин Михаил Александрович, 1913 г.р., уроженец д. Васютино, Буйского района Ярославской области. Воронин был уже награждён орденом Красной Звезды и медалями «За оборону Одессы» и «За оборону Севастополя», его жена Александра Павловна проживала в Васютино.
Отдел кадров Оргмоботдела ВВС ЧФ 31 мая 1944 года представил именной список безвозвратных потерь рядового и сержантского состава частей ВВС ЧФ «с 20 мая по 31 мая»: 19 фамилий, среди которых Воронин и Автомонов, с одинаковой записью «15.05.44г. Не возвратился с выполнения боевого задания». Офицеры Мейев и Неверов в список безвозвратных потерь ВВС ЧФ были включены 1 июня, а из списков личного состава их исключили приказом Управления кадров офицерского состава ВМФ № 0197 от 31 июля 1944 г., и тоже с одинаковой формулировкой «Не вернулся с боевого задания 15.05.44 г.».
В войну семьи погибших получали государственное и местное пособие, а семьи без вести пропавших – далеко не всегда, потому что изначально находились под подозрением как семьи возможных предателей Родины. Но авиакомандиры отлично знали, что чаще всего невозвращение с боевого задания означало гибель лётчиков. И когда, например, мой земляк младший лейтенант Шапин Григорий Иосифович, лётчик-штурмовик 806 авиаполка 206-й ШАД, не вернулся 22.07.1943 г. с боевого задания при штурмовке вражеского аэродрома Кутейниково, Ростовской области, командование в/ч п/п 53904 отправило 7 сентября его матери в Магнитогорск похоронку, указав, что он «верный воинской присяге, проявив геройство и мужество, погиб при выполнении боевого здания», и «настоящее извещение является документом для возбуждения ходатайства о пенсии». 16.09.1943 г. его исключили из кадров Красной армии. А фактически он не погиб, обгоревшим попал в плен, находился в концлагере Литцманнштадт, и 30.11.1946 г. последовал приказ ГУК ВС СССР № 02676 на 149 офицеров, считавшихся погибшими или пропавшими без вести, «но впоследствии оказавшиеся в живых», среди которых был и Шапин. Таких офицеров после спецпроверки увольняли из кадров, многие получали несколько лет тяжёлых и опасных принудработ (оттуда, видать, и пошло зэковское понятие «химия»). Григорий вернулся к матери, приезжал в 1950-е годы на малую родину, в Калининский район Сталинградской области, но о своём военном прошлом особо не распространялся: говорил, что горел в самолёте, и все его военные документы тогда погибли, а новых не выдали.
Вот и командный отдел ВВС ЧФ 20 июня 1944 г. представил в УК офицерского состава ВМФ список на 50 человек для назначения пенсии их семьям. По Мейеву указали: основной оклад – 2700 рублей, награждён двумя орденами Красного Знамени, дата смерти – 15.05.44 г., на военной службе с 1930 года, на командных должностях и лётной работе с 1936 года. По Неверову: основной оклад – 1875 рублей, наград нет, дата смерти – 15.05.44 г., на военной службе с 1937 г., на командных должностях и лётной работе с 1939 г., мать – Неверова Нина Михайловна, 1898 г., проживает в станице Роговской.
Военный объект Сулина – это порт в устье Дуная, недалеко от Одессы, а военно-морская база Констанца – у границы с Болгарией: возможно, экипажи Мейева и Неверова выполняли воздушную разведку вдоль побережья Румынии, а скорее всего их заданием была «свободная охота» на вражеские корабли и морские транспорта. Минаков Василий Иванович, ветеран морской авиации, в книге «Гневное небо Тавриды» (Москва, ДОСААФ, 1985 г.) пишет о комбинированных ударах экипажей 5-го и 13-го гвардейских авиаполков, даже южнее Констанцы, упоминает врио комэска Мейева и как соседи из 13-го гвардейского ДБАП осваивали топмачтовое бомбометание, схожее с поступками камикадзе. Так что, о боевом задании Мейева и Неверова можно узнать лишь из боевого донесения авиаполка за 15 мая 1944 г., поэтому к последующим записям болгарских пионеров, а особенно нашим, - я отношусь осторожно.
На оборотной стороне учётных карточек Мейева и Автомонова нет никаких дополнительных сведений: они числятся пропавшими без вести, а вот с Неверовым и Ворониным ситуация иная.
17 мая 1944 года болгарские рыбаки на побережье Чёрного моря, южнее мыса Шабла, нашли два трупа и тайком их похоронили. А когда в Болгарии фашистов свергли, новая администрация сообщила советским представителям о погребении, и отдел кадров офицерского состава ВВС ЧФ 21 февраля 1945 г. отправил секретное сообщение начальнику отдела кадров Главного управления ВВС ВМФ и в копии – командиру 13-го ГКАП подполковнику Мусатову:
«…Доношу, что Начальник Развед Отдела штаба Черноморского флота полковник т. НАМГАЛАДЗЕ своим № 43039с от 7.02.45 года сообщил, что 17.05.44 года болгарскими властями на побережье Чёрного моря /3 км. южнее м. Шабла/ были найдены два трупа, по документам которые оказались: лётчик НЕВЕРОВ Вячеслав Леонидович, 1917 года рождения и ст. сержант БОРОВНИН Михаил Александрович, 1913 года рождения.
Прошу считать штурмана звена 2 АЭ 13 ГКАП Гв. старшего лейтенанта НЕВЕРОВА Вячеслава Леонидовича погибшим /утонул в море/ 15.05.44г.».
Похоже, в ОК офицерского состава ВВС ЧФ писарь хорошо знал дореволюционную грамматику, по которой национальности, должности и звания, в том числе почётные, писались с заглавной буквы, - действительный почёт и уважение; это потом у нас с заглавной стали писаться почти исключительно «Их Благородия» генсеки и президенты.
На основании вновь выявленных сведений пункт 117 приказа № 0197 от 31.07.44г. был заменён новой формулировкой приказом УК ОС ВМФ № 072 от 24.03.45г., и в его учётной карточке появилась уточняющая запись: «…Неверова считать погибшим – утонувшим в море 15.05.44г.». А вот по Воронину подобная запись в учётной карточке из-за ошибки в фамилии не появилась, но в этом вина наших товарищей, а не болгар: в его карточке шифрованная запись «701/6/83-65 год» появилась лишь после обращения болгарских пионеров-поисковиков. Видать, в краснофлотскую книжку Воронина не успели записать сведения о присвоении очередного воинского звания; возможно, та же картина была и с удостоверением личности Неверова, а отсюда разночтения болгарских и наших сведений. Не зря в моё время на строевых смотрах наиболее дотошные командиры обращали внимание не только на внешний вид подчинённых, но и на своевременность записей в их личных документах и наличие личного жетона.
Небольшой городок Шабла (4,5 тыс. населения) находится в 25 км от Румынии. Интернет поясняет: шабленский маяк – самый старый на Балканском полуострове; это самая восточная точка Евросоюза и первое место, где он встречает по утрам солнце; на дне моря рядом с Шаблой множество останков морских судов и подводных лодок со 2-й мировой войны, что привлекает любителей подводного туризма. Так что, вполне возможно, именно здесь вели последний бой экипажи Неверова и Мейева. Если бы их сбили с заметным временным интервалом, то стрелок-радист другого самолёта сообщил бы на КП ВВС ЧФ и КП полка о случившемся.
Поисковую работу болгарских пионеров в 1960-е годы возглавляла Вера Спасова Баджакова, «прогимназиална учителка по френски язик и история». Они отметили, что 14 мая 1944 года недалеко от маяка Шабла («шабленския фар», - а отсюда и понятное нам слово «фара») в море завязался воздушный бой, в котором погибли советские лётчики капитан Вячеслав Леонидович Неверов и старшина Воронин Михаил Александрович. «Местни рибари тайно пограбват труповете на съветските летци. Така безследно изчезват далеч от родината съветские летци. Като израз на уважение и признателност към падналите шабленци построиха паметник на морския бряг». Так на самом берегу Чёрного моря, у села Тюленово, общины Шабла, области Добрич, и появился этот памятник советским авиаторам.
Письмо болгарских пионеров о поиске родственников Воронина М.А. было опубликовано 22 ноября 1964 года в газете «Буйская правда». А вскоре болгарские пионеры получили в Шабле письмо из Москвы от Воронина Фёдора Егоровича, дяди Михаила, приславшего им фото 1940 года и написавшего, что он с глубоким волнением прочитал их запрос. Пришли также пионерам письма от Воронина Бориса, брата Михаила, и от его жены из города Советска со снимком сына Владислава Михайловича. Получили пионеры письмо и от Минобороны СССР - от контр-адмирала Антонова, который тепло поблагодарил их за уход за могилой и памятником героям.
После трёх лет розыска родственников лётчиков, болгарские пионеры и население г. Шабла пригласили их к себе на традиционные празднования в честь павших за народную свободу. Воронины - Фёдор Егорович, Борис Александрович и Владислав Михайлович – побывали в гостях в Шабле, посетили памятник, и дядя Михаила «с прослезившимися глазами» взял с собой горсть земли с могилы. Болгарской стороне остались «незабываемые воспоминания от встреч с советскими гостями». Тот торжественный сбор у памятника советским лётчикам запечатлён у болгарских пионеров на фото 1965 года.
Болгарские пионеры зафиксировали в фотографиях и траурные торжества 1974 года, по случаю 30-летия гибели советских лётчиков. Рыбаки Атанас Марков и Андон Петров поделились с пионерами воспоминаниями, как они нашли останки Неверова и Воронина и похоронили их на берегу моря. 3 декабря 1977 г. у памятника на каменистом берегу побывали супруга Михаила Воронина и его сын Владислав. Второй «а» класс поприветствовал желанных гостей и попросил у них разрешения носить отряду имя военного лётчика старшины Михаила Воронина, обещая быть достойными в учёбе и самоотверженном труде.
Электронный перевод с болгарского языка на русский уточняет, что на присланной дядей Михаила фотографии 1940 года рядом с матерью было трое сынов. Заинтересовало, кто же это третий брат, о котором промолчали болгарским пионерам. Поиск в электронном архиве погибших уроженцев д. Васютино Буйского района показал, что это – Воронин Павел Александрович, 1909 г., старший лейтенант, начальник МДС эскадрильи 140 скоростного бомбардировочного авиаполка. Его жена Мария проживала в Сещино, Ярославской области. Павел не вернулся из боевого задания на Западном фронте, и в числе 307 человек начсостава ВВС, «пропавших без вести в боях против немецко-фашистских войск», исключён из списков приказом Главного Управления формирования и укомплектования войск Красной Армии № 064 от 16 апреля 1942 года.
Не знаю, что это за упоминаемая в приказе «МДС», но в моё время в каждом авиаполку была ПДС - парашютно-десантная служба. Пункт 170 приказа № 064 – 1942 г., касающийся Павла Александровича, отменён приказом Главного управления кадров № 0282 – 1950 года. Вряд ли через 5 лет после войны уточняли приказом, что он оказался в живых; скорее всего, уточнение касалось вновь выявленных обстоятельств его гибели, и выяснить это можно, только подняв этот послевоенный приказ. Воронин Павел Александрович не числится ни в одной Книге Памяти, и пусть уж ярославские поисковики займутся прояснением судьбы своего земляка-лётчика.
В упоминаемом приказе № 064 исключены из списков начсостава ВВС 4 майора, 23 капитана, 39 старших лейтенантов, 120 лейтенантов, 75 младших лейтенантов, 4 старшины, 2 старших сержанта и 18 сержантов. Т.е., лейтенанты составляли львиную долю потерь начсостава. Звучали уже речи, что популярная и поныне предвоенная песня «Первым делом, первым делом самолёты. Ну а девушки? А девушки потом» как раз и отражала политику госруководства, чтобы в предстоящей войне меньше было молодых вдов, которым нужно выплачивать пенсии. Потому и лётчиков с училищ и школ перед самой войной стали выпускать не лейтенантами, а сержантами, которые не имели права жениться без разрешения командира части. Такие «авиационные ограничения» какую-то часть госбюджета сберегли, но очень увеличили число послевоенных безмужних «вековух», и когда звучит эта песня, я задаюсь вопросом о моральности той государственной политики. Подчёркивалось также поисковиками, что непомерное число без вести пропавших, куда нередко «в штабах повыше» заносились и те, смерть которых не вызывала сомнения у непосредственных командиров, позволяло вышестоящим командирам «замазывать» истинные потери в периоды относительных фронтовых затиший или неудачных атак. Власть же на подобном жульничестве экономила бюджет, т.к. семьи таких бедолаг отсекались от положенных пособий и пенсий.
А почему же в 1960-70-е годы не удалось разыскать родственников Вячеслава Неверова? Полагаю, Аркадий Райкин популярно объяснил насчёт этого в сценке про коллективно сшитый халтурный костюм: найти кого-то виновного в ГУК Минобороны и Политуправлении Авиации Черноморского флота не удастся. О ветеранах и могилах у нас вспомнили в 1965 году, накануне 20-летия Победы, но государственное забвение народа-победителя аукается и поныне: когда бросили клич «Ветераны, наденьте ордена!», - у многих ветеранов награды оказались утеряны (я и сам с братьями куда-то заныкали в детстве отцову медаль «За победу над Японией»); на многих могилах павшим воинам на территории СССР трафареты были утрачены, и установить фамилии погребённых там стало весьма проблематичным. Видать, наши военные дипломаты подготовили в 1989 году «Список советских военнослужащих, похороненных на территории Болгарии в 1941-1947 годах». Список на 845 человек, под № 121 отмечен старшина Воронин, а под № 494 Неверов указан с неточной болгарской надписи на памятнике у Шаблы: «Неверов Вечислав Леонович, лейтенант», и дата гибели обоим указана как 17 мая 1944 г.
На станицу Роговскую с запросом о родственниках лётчика Неверова вышла в 1987 году группа одесских следопытов, руководимая полковником запаса В.К. Бортничуком. Ещё были живы одноклассники Вячеслава, живы были те, кто помнил его мать – учительницу, брата Олега и сестру Галину Борисовну Захарову, работавшую до ликвидации в 1953 году Роговского района секретарём райисполкома. После долгих поисков роговские следопыты, руководимые Ниной Фёдоровной Репринец, нашли адреса его сестры и племянницы; Нина Фёдоровна несколько раз ездила для записи воспоминаний к ним в Краснодар и г. Благодарный. Одесская группа поисковиков побывала уже у памятника погибшим советским лётчикам в Шабле, и Бортничук поделился с роговскими коллегами собранным материалом о Неверове (фотографии, газеты, воспоминания друзей). Директор Дома пионеров Мария Антоновна Мищенко писала в газете «Знамя труда» 2 февраля 1988 года: «Когда был собран весь материал, Нина Фёдоровна вместе с ребятами стали готовиться к линейке Славы. Послали горсть земли с братской могилы погибших за освобождение нашей станицы и с могилы лётчиков, погибших в нашей станице, следопытам Болгарии на могилу нашего земляка – В.Л. Неверова. Затем из Болгарии была получена капсула с землёй с могилы нашего земляка».
Линейка Славы состоялась 26 января 1988 года. На сцене ДК стоял увеличенный портрет Вячеслава, на торжества пришли приглашённые ветераны войны, воины-интернационалисты («афганцы») Саша Шувырь и Виталий Огуль; первый секретарь Тимашевского райкома комсомола Александр Михайлович Потапенко прочитал письмо, полученное из Шаблы, и вручил следопытам капсулу с землёй. «Ребята услышали воспоминания ветерана партии, ветерана войны и труда бывшего лётчика Петра Павловича Дубницкого. Затем пионерка средней школы № 15 Лариса Митрофанова и Нина Фёдоровна Репринец рассказали, какую работу ведут следопыты, как они чтут память погибших».
Так в библиотечной папке отложились копии фрагментов письма Вячеслава матери, фотографии самого Вячеслава, его молодой матери-гимназистки и невесты Ани из Баку, фото лётчиков 13 ГКАП перед вылетом. Запечатлены в фотографиях также вручение роговским пионерам капсулы с землёй с могилы Неверова и торжественная линейка в местном ДК, посвящённая его памяти.
В 1987 году в роговской колхозной газете «За коммунизм» была серия статей о трёх братьях Репринец, погибших на фронте в 1943 году. В № 29 этой газеты есть редакционное добавление: «В целях увековечения памяти братьев-земляков, отдавших свои жизни за освобождение Родины от немецко-фашистских захватчиков, совет ветеранов станицы Роговской вышел с предложением на исполнительный комитет сельского совета народных депутатов о переименовании улицы Садовой в улицу имени братьев Репринцевых». 7 ноября 1987 года и районная тимашевская газета «Знамя труда» поместила статью «Улица имени братьев», заканчивавшуюся словами: «Не иссякает человеческая память о тех, кто отдал свои жизни во имя сегодняшнего светлого дня и поэтому будет носить имя братьев Репринец одна из улиц станицы».
А в другом номере газеты «За коммунизм» (конец 1987–начало 1988 г.) Нина Фёдоровна Репринец опубликовала статью «Герои не умирают» - воспоминания станичников о семье Неверовых. О погибшем Вячеславе она писала: «…Пятого мая 1944 года экипаж, расстреляв все патроны по врагу, пошёл на таран, чтобы потопить вражеский транспорт, и погиб. Болгары поставили памятник героям и свято чтут память о них». Олег, по словам одноклассников, «любил и хорошо изучил автомобиль. Всё свободное время он проводил в гараже МТС, где работал муж сестры Дмитрий Алексеевич Захаров. Олег знал наперечёт все номера машин в станице. Мечтал изобрести легковую машину, которая была бы легче всех, мчалась быстрее всех, дальше всех и была бы выносливее всех. Кроме машин, Олег увлекался музыкой. У него был тонкий музыкальный слух. Он самостоятельно изучал технику игры на пианино. По слуху подбирал мелодию любой песни и на школьных вечерах аккомпанировал солистам. Одноклассники помнят доброжелательным, дружелюбным. Девочки в классе любили его, как родного брата. После десятилетки Олег был направлен военкоматом в танковое военное училище. Провожали ребят всем классом. Нина Ефремовна Быстрова вспоминает:
- На всю жизнь в моей памяти остались огоньки его глаз из окна вагона.
Провожая ребят, тогда ещё никто не думал, что видятся с ними последний раз. Олег погиб в первый же год войны под Москвой…
Более сорока лет братья Неверовы считались «без вести пропавшими» и только благодаря кропотливым поискам пионеров-следопытов города Одессы школы № 121 под руководством полковника запаса Владимира Кузьмича Бартничука судьба Вячеслава стала известна. Стоит в Болгарском городе Шабла памятник советским лётчикам героям, отдавшим жизнь за освобождение народов от фашизма. Склоняют перед ним головы стар и млад всех национальностей, посещающих Болгарию».
Эта статья заканчивалась редакционной ремаркой:
«стоит в Болгарии памятник нашим воинам, чтут там их память. Совет культурно-спортивного комплекса станицы вышел с предложением на исполком сельского Совета народных депутатов о переименовании улицы Почтовой в улицу имени братьев Неверовых, с целью увековечения памяти героев.
Вопросы по переименованию улиц Садовой и Почтовой будут окончательно решены на сходе граждан станицы».
Так, готовя ответ в Болгарию, я узнал ещё об одном безвестно сгинувшем роговчанине-офицере, забытом станичным мемориалом. Оказалось, что по заявлению Нины Михайловны Неверовой 12 ноября 1948 года была заполнена анкета Управления по персональному учёту потерь офицерского состава ГУК ВС СССР на розыск Олега, призванного Тимашевским РВК в 1940 году, окончившего Рижское военно-пехотное училище; «по письмам л-т», связь с которым прекратилась с ноября 1941 г. А 29 ноября из Москвы ушёл запрос начальнику отдела кадров Южно-Уральского военного округа, куда в Стерлитамак было переведено Рижское ВПУ: что, по словам гражданки Неверовой, её сын Олег окончил в 1941 г. Рижское военно-пехотное училище; и если по архивам этого училища подтверждается присвоение офицерского звания, просьба сообщить исходные данные приказа и куда запрашиваемый был направлен после окончания училища.
Ответ ОК Южно-Уральского ВО в электронной базе Минобороны не высвечивается, но 15 июля 1949 года был подписан приказ ГУК ВС Союза ССР № 0390 об исключении из списков Вооружённых Сил военнослужащих, погибших и пропавших без вести в боях против немецко-фашистских войск. По Краснодарскому крайвоенкомату значится Неверов Олег Леонидович, командир стрелкового взвода Западного фронта, мать проживает в станице Роговской, ул. Красная, д. 43.
Олег не значится ни в одной Книге Памяти, но я обоснованно включаю его теперь в список дополнений на станичный мемориал. А почему же это не случилось намного раньше? Или всё упиралось в былую непробиваемость Минобороны по поводу без вести пропавших? Ведь и у братьев Репринец ситуация была не простой. После освобождения станицы младших Леонида и Валентина направили на обучение в тыл, один потом погиб и похоронен у станицы Крымской, вскоре получили похоронку и на второго; а вот старший брат Василий после освобождения станицы был направлен сразу на фронт и безвестно сгинул.
Для поисковиков ныне не секрет, что по мере освобождения нашей территории многие из старших призывных возрастов направлялись на передовую в своей цивильной одежде в штрафные роты за то, что остались под оккупантами, а не ушли в тыл. Подогревались тогда и более резкие оценки: «Прятались под женскими юбками», «Делили с оккупантами женщин» и т.п. Такому «пушечному мясу» не считали даже нужным выдать военную форму. Даже термин специальный был в ходу - «Военно-полевой военкомат», обильно выгребающий со станиц пополнение на фронт в первые же дни освобождения: когда «белобилетники» робко вопрошали, что их до оккупации на фронт не брали по болезни, им, усмехаясь, отвечали, что в тылу такие давно уже «подчищены».
Многие из тех штрафников и поныне числятся без вести пропавшими, хотя кубанские женщины и девушки, носившие по весенней непролазной грязи 1943 года винтовки, хлеб, снаряды и прочие грузы во фронтовую полосу, натыкались на массы трупов, узнавая среди них своих родственников и соседей. «Голубую линию», как и многие иные линии, брали без оглядки на боевые потери: народ мало жалели в мирное время, тем более, зачастую тупо, не щадили в войну. Но почему такая секретность к бывшим штрафникам, кровью своей искупившей на передовой любые подозрения власти? «Мемориальские» сайты Минобороны со сведениями на штрафников одно время блокировались, но чуть позже, слава Богу, от подобной секретности отказались. Но ведь немало материалов по штрафникам всё ещё заблокировано в недрах архивов НКВД и НКГБ. К тому же, в роли штрафников фигурировала и немалая часть бывших советских военнопленных, так скоро бросаемых после освобождения через запасные фронтовые полки в бой, что многие из них не успели даже написать домой весточки. О таком погибшем бедолаге, Гурине Михаиле Пантелеевиче, освобождённом из румынского плена, написали матери в Роговскую его товарищи, попросив сообщить о них своим матерям на Украину; а позже оказалось, что они тоже погибли. Гурин занесён на станичную стелу также лишь в 2010 году.
Все три брата Репринец значатся ныне в краевой Книге Памяти, поэтому и Василий по моему списку занесён в 2010 году на станичный мемориал. К слову, в станице оказались и другие семьи, потерявшие по три брата, - Решетняк и Волошины, а семья Валило даже четверых. А вот улицы Садовая и Почтовая так и не переименованы, зато есть масса идеологически навязанных названий: улицы Советская, Интернациональная, Первомайская, Февральская, Рабочая, Крестьянская, Пролетарская, Комсомольская, Пионерская, Красноармейская, Коммунистическая, Коммунаров и даже имени пьяницы-ловеласа-«революционера» Никифора Кошмана, убитого кем-то за свои похождения 31 августа 1925 г. В советское время переименования были идеологически подцензурные, а ныне вопрос упирается в худобу местных бюджетов. Да и нередко звучат голоса, возражающие против каких-либо переименований улиц и городов.
После линейки Славы стенд с материалами по Неверову был выставлен в школе, а потом всё передали краеведческому музею при станичном совете ветеранов. Но когда в 1990-е годы наш народ «выживал», музей при совете ветеранов оказался «бесхозным» и лишился немалой части драгоценных экспонатов, в том числе по Неверову. Председательствующий в те годы в совете ветеранов Михаил Стефанович Процай даже сознательно выбросил часть сданных в музей рукописных воспоминаний станичников, заявив: «Такое для советской власти не нужно».
Нет в архивных делах Роговского сельсовета решений по вопросу увековечения памяти братьев Репринец и Неверовых, а в решении № 38 от 17 июня 1988 г. «О выполнении плана мероприятий Всекубанского похода «Память»» отмечено: - ведётся поисковая работа, силами ветеранов ведётся уход за памятниками; «Начать работу по обновлению надписей имён погибших в годы гражданской и Великой Отечественной войны на «Стелле». Вписать впервые ещё 21 имя». Но запрос одесских школьников о лётчике Неверове «разбудил» роговскую станичную власть, и появилось решение сельисполкома № 24 от 18 апреля 1988 года «Об увековечивании памяти лётчиков, погибших во время Великой Отечественной войны, похороненных на станичном кладбище», вводная часть которого гласила: «В августе 1942 года под Роговской был сбит экипаж 3 человека. Двое из них были захоронены жителями ст. Роговской на станичном кладбище – имена их неизвестны…». И два исполнительных пункта: - установить на станичном кладбище памятник погибшим лётчикам и «Продолжить работу по увековечиванию памяти воинов, захороненных на станичном кладбище. Заказать проект обелиска».
Историю о погибшем экипаже, на чьей могиле долгое время торчала труба, мне рассказала 16 апреля 2007 г. Антонина Мефодиевна Романец, а детали я уточнял у неё потом не раз, засомневавшись, что это было в 1942 году. Ведь в тот год немцев на Кубань ожидали со стороны Крыма, ну и ещё опасались десанта с Таганрога, а посему и всю противодесантную оборону строили фасом на побережье Азовского моря и на Крым. Что немцы прорвутся через Ростов и сходу сиганут через Дон – и в дурном сне тогда никому у нас не снилось. Так вот и получилось, что все те объекты ПДО, возводимые руками женщин и подростков, оказались «псу под хвост»; наши обескровленные войска откатывались в августе 42-го от Ростова на Кубань и Ставрополье, прикрываемые всего двумя ослабленными истребительными авиадивизиями.
Одной из этих ИАД, 216-й, командовал мой земляк, «испанец», Герой Советского Союза № 69 генерал-майор авиации Шевченко Владимир Илларионович, у которого капитан Покрышкин был комэском. Сведения о Владимире Илларионовиче я собираю по крупицам уже лет 17. Даже в картотеке военного отдела Российской госбиблиотеки публикации о нём отмечены с немалыми пробелами, да и в музее-панораме Волгограда, помимо небольшого стенда, мало что о нём знают, хотя он похоронен в этом городе под залпы почётного караула курсантов Качинского ВВАУЛ. До войны он был широко известен: был заместителем А.К. Серова, начальника Главной лётной инспекции ВВС; на похоронах Чкалова нёс подушечку с одним из орденов погибшего, а на похоронах Серова, с которым дружили семьями, гроб нёс в первой паре со Сталиным и выступил с траурной речью с Мавзолея; обучал до «Мюнхенского сговора» чехословацких лётчиков полётам на СБ; его участие в правительственной торгово-закупочной делегации в Германию упоминал авиаконструктор Яковлев в первом, «некастрированном» издании своих мемуаров.
После войны генерал Шевченко, без кисти одной руки, оказался в лагерях (под Кемерово, например, работал хлеборезом и был избит уголовниками), и хоть после смерти Сталина был выпущен к семье на станцию Панфилово, а Ворошилов, по его словам, обещал скорую реабилитацию, но свершилось это лишь в 1969 году. Выпущены были тогда на волю и все прочие фронтовики, наказанные по экономическим статьям УК. Авторы ряда публикаций, не считая нужным делать ссылки на первоисточники, но спеша прикрыть свои компиляции законом об авторском праве, тиражируют ошибки о судьбе этого Героя.
Врут, что он отказался уезжать с Инстербурга (Черняховска) на Дальний Восток, за что был уволен в запас. В марте 1946 г. ему на рыбалке взрывом гранаты оторвало кисть правой руки, и он был уволен в запас «по болезни». За подобные авиационные забавы был наказан в своё время и Василий Сталин. Время в стране наступало неурожайное, голодное, поэтому Владимир Илларионович и остался с семьёй в относительно сытой Прибалтике, в «генеральском» домике. К концу войны он собрал в свою авиадивизию младших братьев, воевавших офицерами в других родах войск. Так Николай, лейтенант-артиллерист, с которым я много разговаривал в конце 1990-х годов, стал служить в отделе кадров авиадивизии, а Алексей, капитан, стал снабженцем.
Врут, что пострадал Владимир Илларионович из-за брата Фёдора, которого не существовало. Уже после увольнения в запас Владимира Илларионовича в дивизии арестовали за экономические махинации пять офицеров-тыловиков, в том числе Алексея. Владимиру Илларионовичу в числе прочего инкриминировали и «трофейный вопрос», но кто из офицеров и генералов не страдал тогда этим явлением? «Трофеи» Сталин разрешил даже солдатам, но о размахе этого явления у нас стыдливо помалкивают. А я ещё курсантом запомнил слова преподавателя-фронтовика, как Герой Советского Союза генерал авиации Шевченко после войны помог с Восточной Пруссии вагоном стройматериалов пострадавшим землякам, за что и оказался потом в лагерях. Ему ведь руководство Калининского района Сталинградской области подарило в 1938 году дом в центре Панфилово, который он из-за служебных мотаний передал сестре.
Врут, что после освобождения он жил в Волгограде. Вплоть до 1970 года, испытывая материальные затруднения, он жил многодетной семьёй в небольшой хатёнке на пыльной улице Комсомольской в посёлке Панфилово, где я неоднократно его встречал. Он работал вначале учителем военного дела в средней школе, но в 1956 году был уволен с туманной формулировкой: то ли по сокращению штатной должности, то ли его убрали со школы как бывшего зэка. После ему пришлось работать и копнильщиком на комбайне, и заведующим хлебопекарней, и заведующим молочно-товарной фермой, жалуясь, что на фронте успешно командовал соединениями, а здесь не может справиться с крикливым, матерящимся женским коллективом. Обиду на судьбу часто гасил традиционным российским способом. Всё так же любил рыбалку, неоднократно выезжая с племянником Юрием и моим дядей Александром Ивановичем Фёдоровым с бреднем по окрестным прудам на раков и карасей: носил за ними ведро с уловом, а рыбалки заканчивались традиционными бутылкой-другой «поллитровки», за что моему дяде Саше доставалось дома.
Упоминать в мемуарах опального генерала авиации Шевченко решались немногие, в том числе весьма скупо, ставшие знаменитыми, маршалы Покрышкин и Баграмян, с которым до войны были на «ты» («Ваня», «Володя»); в отличие от его настоящего друга, маршала авиации Фёдора Яковлевича Фалалеева, чьи мемуары были изданы «мимо Воениздата», в Ижевске. Да и Герой Советского Союза генерал авиации Исаев, бывший комполка Покрышкина, тоже, обходя цензуру Воениздата и «диктат» Покрышкина, мемуары опубликовал на периферии, в Львове. А помогал в реабилитации Владимиру Илларионовичу его друг-«испанец», Герой Советского Союза, генерал авиации Иван Алексеевич Лакеев. Хотелось бы, чтобы исследователи нашли и обнародовали цензурные купюры всех этих рукописей, а также малоизвестные фотографии из архивов Серова, Покрышкина, Фалалеева, Лакеева, Исаева и других.
«Военно-исторический журнал» (№ 6, 2008 г.) к 100-летию рождения Героя Шевченко опубликовал мою статью, но, опять же, с сильным сокращением и правкой, за которую стыдно: как мог Владимир Илларионович родиться в посёлке Панфилово Волгоградской области, если хутор Америка у станции Панфилово относился тогда к Хопёрскому округу области Войска Донского. До каких пор будут тиражироваться подобные «бесшабашные» исторические «ляпы»?
Трёхместный самолёт – это Авиация Дальнего Действия, но АДД в 1942 году на Тамань не летала, иное дело - летом 43-го. Станица Роговская тогда была райцентром, и лётчиков привезли сюда в больницу. Антонина Мефодиевна рассказывала мне, что месяца она не помнит, но было это точно после изгнания немцев: «Говорили, что они упали в тернах, за железной дорогой. Привезли их на бедарке. Один сильно обгорел – живот и грудь, и был мёртв. Был чёрным как осмаленное порося, аж смотреть страшно было. Одежда на двух сгорела, и они лежали голыми. Второй был обгорелым, но живой и сыпал на себя землю; всё кричал сильно: «Товарищ хирург, раскройте глазки. Я третий сын погибаю, хоть посмотрю на свет», - а мы стояли за окном. А третий – штурман, был одетым; ему забинтовали голову, повезли на аэродром, вызвали самолёт и отправили в Краснодар. А этих двух похоронили тогда на краю кладбища. Первого, обгорелого, и не одевали – сажа, чёрное пятно. А второго одели. Хоронила я и Денисенко (Макаренко) Евдокия. Люди боялись на них смотреть, не приходили, но рыть яму мы людей выпросили. На могиле поставили железную трубу. Поговаривали, что к ним приезжали их жёны со Ставрополья. После войны писали по ним запросы, но никто не откликнулся. Я потом беспокоилась за эту могилу. Лётчиками занимались Нина Репринец, Владимир Иванович (?) с Краснодара, я три раза ходила к Дубницкому (учителю), чтобы он установил фамилии этих лётчиков, но он не стал этим заниматься: «Что вы хотите, на меня жена тоже похоронку получала». Я с сыном Николаем хлопотала, чтобы поставили им памятник».
Народ рассказывал мне, что Антонина Мефодиевна, в девичестве Глуходед, очень много настрадавшаяся в жизни (раскулачивание и ссылка, голод 1933 года со смертью близких, военные и послевоенные беды), ухаживала за этой могилой даже лучше, чем за могилой своего мужа. А на Кубани православный Родительский день, через неделю после Пасхи, традиционно собирал и собирает на станичных кладбищах тысячи народа, приезжающего даже из Волгограда и Москвы посидеть у родных могил; здесь традиционно стараются поддержать порядок вокруг могил, несколько раз за весну-лето-осень убирая мусор и траву.
Среди других историй о погибших и выживших фронтовиках я упомянул 2 февраля 2008 г. в газете «Антиспрут» и эту: «На роговском кладбище стоит с 1988 года незамысловатый памятник с табличкой: «Неизвестным героям-летчикам, погибшим в боях за Родину под станицей Роговской в августе 1942 года». Об этих лётчиках писалось в колхозной многотиражке «За коммунизм» (№ 11, 1988 г.), с год назад была передача по станичному телевидению, но памятник осыпается, а фамилии лётчиков так и не установлены. Свидетели той трагедии вспоминают, как падал горевший самолет… Одежда на двух сгорела почти полностью, и одного подобрали у разбившегося самолёта обгоревшим до черноты, мёртвого. А другой был ещё жив и, умирая в палате, всё просил врача раскрыть ему глаза, чтобы глянуть на белый свет, ибо он в семье уже третий, кто не вернётся домой с войны... После войны роговчане пытались установить их фамилии, но это не удалось. А «Красная Звезда», к сожалению, отфутболила несколько моих писем, отписавшись, что публикуют лишь письма фронтовиков…».
Жители хутора Поды, ныне Брюховецкого района, а тогда – Роговского, рассказали: самолёт летел со стороны запада, горел и упал у Терновой балки, километрах в полутора-двух от Подов (километров 12 на запад от ст. Брюховецкой). По их словам, это было осенью: был воскресный день, люди собирали тёрн, за которым приехали даже со станицы Брюховецкой. Самолёт упал у большого терновника, и кому-то из брюховчан срубило при падении голову. Лётчиков увезли в Роговскую, туда же потом, на станцию, вывозили и останки самолёта.
Не откликнется ли кто-нибудь из историков АДД: из какого авиаполка был этот экипаж, чтобы установить наконец-то, через 70 лет, фамилии погибших лётчиков? Ныне станичные воины-интернационалисты взяли шефство над этой могилой, в 2013 году обновили памятник, но табличка осталась всё с той же надписью, за которую стыдно.
Семён Иванович Колегаев в 1937 году поступил в Новочеркасский лесо-мелиоративный техникум вместе с одноклассником Червяковым Николаем Александровичем, 1920 г., из семьи белорусских красноармейских переселенцев, скрывающих страшный кубанский голодомор 1933 года. Помимо учёбы в техникуме, Николай занимался в планерном клубе ОСОАВИАХИМа. А в 39-м - спецнабор в военные училища: самых крепких брали в лётные училища, с большим объёмом лёгких – в военно-морские, а остальных – в сухопутные. Так Семён Иванович в мае 1941 года стал лейтенантом после окончания Астраханского стрелково-пулемётного училища, а его друг Николай стал лётчиком и погиб в войну. Семён Иванович рассказывал: «Николай в войну служил в Удмуртии, а когда завязались бои за Варшаву, его направили туда, и он погиб там в первом же бою. Домой прислали его одежду. О Николае я узнал от Николаевской Нины: она училась классом ниже, я в школе хотел с ней дружить, но она выбрала Николая; вот она и написала мне с Краснодара, как он служил и погиб: «Представляю тебя в окопах в полинявшей гимнастёрке… Желаю остаться в живых. Коля погиб». У Николая был брат Павел, сёстры Надя и Шура. Он на верхотуре колокольни, метрах на сорока, стойку на руках делал с наклоном наружу, а бабы с перепугу кричали, что разобьётся. Червяковых тут никого не осталось, переехали в Краснодар».
На роговской стеле фамилии Червякова нет. Но электронный архив Минобороны показывает, что Червяков Николай Александрович, 1920 г.р., уроженец м. Яковичи, Витебской области, призванный Новочеркасским ГВК в 1940 году, штурман самолёта 23 ГАП, 92 гвардейской Сталинградско-Речицкой бомбардировочной авиационной ордена Суворова дивизии, не вернулся с боевого задания в ночь с 14 на 15 октября 1944 года. Соответственно, исключён из списков Красной армии приказом ГУК НКО № 03944 от 10 декабря 1944 года. Но ни во Всероссийской Книге Памяти, ни в Краснодарской он не значится, хотя крайвоенкомат упоминал его в именном списке безвозвратных потерь офицерского состава, составленном 15 декабря 1944 г. по извещениям войсковых частей.
Вместе с Червяковым погиб лётчик Гурьянов Виктор Васильевич, 1923 г.р., уроженец Джамбула. Его мать, Гурьянова Александра Нефатьевна, проживала на свинцовом заводе в Чимкенте (ул. Громова, 21/2). Они летали на самолёте По-2: это тот самый довоенный учебный тихоходный самолётик-биплан, «кукурузник», ставший в войну лёгким ночным бомбардировщиком, «рус-фанер», наводивший ужас на фашистских оккупантов; поэтому и 23 авиаполк, и 92-я авиадивизия считались ночными бомбардировочными. Интернет добавляет, что с 13 сентября по 1 октября 1944 года лётчики этой дивизии выполняли задачи по снабжению продовольствием и боеприпасами восставших патриотов Варшавы, а в ночь на 14 октября, первый день Висло-Одерской операции, оказывали воздушную поддержку наступающим частям 65-й армии. «Авиаторы 92 гбад заслужили всеобщую признательность на фронте. От стен Сталинграда и до Берлина эта дивизия была основной ударной силой 16-й ВА в ночных условиях». Но кто теперь будет помнить в России и Казахстане погибших лётчиков Гурьянова и Червякова?
Роговские следопыты были уверены, что Вячеслав Неверов погиб 5 мая 1944 года. Откуда пошла эта ошибка, не знаю, но в единственной Книге Памяти, где упоминается Неверов, - «Город-герой Севастополь» (т. 1, с. 351), дата невозвращения также указана ошибочно, 5 мая. Кстати, это единственная Книга Памяти, в которой упоминаются Мейев (т. 5, с. 518, «не вернулся с боевого задания 15.5.44»), Воронин М.А. (т. 1, с. 132) и Автомонов Н.А. (т. 4, с. 88), с ошибочной датой обоим «погиб 15.04.44». В томе 5 этой книги (с. 137) имеется ещё одна запись: Воронин М.А. – «не вернулся с боевого задания 15.05.44 г.», но год рождения указан 1919-й. Севастопольская Книга Памяти упоминает их как погибших черноморцев, но почему нет сведений о них в тульских, ярославских и краснодарских книгах Памяти? Это что, Воронин и Автомонов не числятся на поселковых мемориалах по месту рождения и местожительству ближайших родственников, как это было и с Вячеславом Неверовым? Мать Мейева была многодетной, и ныне его родственники проживают в Петербурге, но Ленинградская Книга Памяти о нём тоже молчит. Автомонов значится в одной из книг Памяти Тульской области, но с искажённой фамилией – АвтоНомов. Это искажение пошло из Алфавитной книги персонального учёта безвозвратных потерь рядового и сержантского состава ВВС ВМФ за 1943 год, под этой же искажённой фамилией он значится и в одной из севастопольских книг Памяти.
В библиотечной папке среди материалов о Неверове есть и копия фронтовой фотокарточки: 3 мая 1944 г., аэродром Сокологорное; Неверов В.Л., Мейев В.Н. и младший лейтенант Шпак А.Я. перед вылетом. На груди Мейева кроме двух орденов Красного Знамени красуются и две медали. Этот аэродром располагался юго-западнее Мелитополя и долгие годы после войны был запасным. Шпак А.Я. в электронном архиве Минобороны не высвечивается: видать, повезло завершить войну живым. Но знают ли родственники Мейева, Воронина, Автомонова, Шпака и их однополчан фронтовые детали? Могут ли они откликнуться на эту публикацию и дополнить повествование о погибших героях фотографиями и рассказами? Откликнутся ли родственники братьев Неверовых и Червякова Николая? Сохранили ли в Одессе тот материал?
Любомир Иванов пишет, что наш День Защитника Отечества был отмечен в 2014 году в Софии и во многих городах «без лишнего шума, но вполне прилично». В Софии прошла торжественная церемония возложения венков и цветов к памятнику Советской Армии. В г. Русе «тоже был митинг у памятника советскому солдату Алёше и на советском военном кладбище».
А в конце сентября 2013 г. Любомир с товарищами-авиаторами посетили памятник советским лётчикам, сбитым 14 сентября 1943 г., 70 лет назад, недалеко от села Иширково, в районе г. Силистра. На этом памятнике записаны штурман гвардии капитан Лебедев Леонид Иванович, воздушные стрелки-радисты гвардии сержант Лелеко Павел Петрович и гвардии сержант Филипенко Дмитрий Петрович. Местный житель, русофил, учитель истории Господин Великов, разыскал в 1963 г. родственников погибшего экипажа морской авиации, а также установил фамилию лётчика – Бабий Дмитрий Фёдорович, который спасся из подбитого самолёта на парашюте, попал в немецкий плен, а потом вернулся домой. «Мы посетили памятник под знамёнами Красной Армии, Военно-Морского флота Союза ССР и ВВС. Командир группы был полковник Велико Пенчев, первоклассный военный лётчик… Погода была нелётная. Моросил дождь, но, к нашему удивлению, там нас уже ждали жители села вместе с учителем истории. После церемонии, выступили полковник Пенчев, я и учитель истории Господин Господинов – есть у нас такое имя и фамилия на его основе. Потом его супруга прочитала нам стихотворение на русском языке, которое посвятил нашей дружбе родственник штурмана Лебедева, и предложила спеть «Катюшу». Мы дружно запели, несмотря на плохую погоду. Потом посетили местный ресторан, выпили в память экипажа и отметили, как следует, эту историческую дату…».
Электронный архив Минобороны показывает: Лебедев Леонид Иванович, 1912 г., уроженец с. Уян, Тулунского (Куйтунского) района Иркутской области, на командной должности и в ВВС с 1936 года, начальник минно-торпедной службы 1 АЭ 5 гвардейского авиаполка ВВС ЧФ; Лелеко Павел Петрович, 1921 г., уроженец с. Станислав, Херсонского района Николаевской области; Филипенко (Филиппенко) Дмитрий Петрович, 1921 г., уроженец с. Городище, Беловодского района Луганской области; старший лейтенант Бабий Дмитрий Фёдорович, командир звена 1 АЭ 5 ГАП, 1920 г., уроженец с. Байбузовка, Савранского района Одесской области. Оказывается, в ВВС Балтфлота Бабия уже считали погибшим: будучи младшим лейтенантом, пилотом 5 АЭ 1 авиаполка, он был сбит немецкими истребителями 18 августа 1941 г.
Интернет дополняет, что 5-й гвардейский минно-торпедный авиаполк летал на самолётах Ил-4. С 19 июня 1943 г. самолёты перебазировались на аэродром Геленджик, откуда вылетали на постановку мин в район озера Кагул, недалеко от порта Галац. В июле полк продолжал минные постановки на Дунае, со второй половины августа, с подвесными топливными баками, проводили минные постановки в ранее недоступном дунайском районе Джурджу, а в первой половине сентября полк обеспечивал боевые действия 18-й армии и Черноморского флота в Новороссийской десантной операции.
Болгарская Силистра – на полпути между румынскими Констанцей и Джурджу. Выходит, экипаж Бабия был перехвачен и сбит немецким истребителем то ли на подлёте к цели минных постановок, то ли на обратном пути. В боевых донесениях о безвозвратных потерях ВВС ЧФ по Бабию, Лебедеву, Лелеко и Филипенко указано: «Не вернулся с боевого задания 14.09.43г.». Значится, что Лебедев был награждён орденом Красного Знамени. Погибшие считались для родных без вести пропавшими, вплоть до розыска болгарским учителем истории. А в учётной карточке Бабия уточнение появилось после донесения ОК офицерского состава ВВС ЧФ от 19.01.1946 г. о шести офицерах-авиаторах, освобождённых из немецкого плена. Бабий Дмитрий Фёдорович был исключён из списков ВВС ЧФ приказом УК ВМФ № 0307 от 2.11.43 г. «как не возвратившийся с боевого задания»; фактически попал в немецкий плен и был освобождён частями Красной армии 8 мая 1945 года. «Окончательную спецпроверку» прошёл с 7 октября по 20 декабря 1945 г. при 47-й учебной стрелковой дивизии (станция Суслонгер, Марийской АССР); уволен в запас по ст. 43, п. «а», «со взятием на учёт по Савранскому РВК, Одесской области».
Начальник отдела кадров офицерского состава ВВС ЧФ подполковник Потапов в этом донесении запрашивал кадровиков из Главного управления ВВС ВМФ:
«Одновременно прошу вашего указания о дальнейшем использовании выше указанного офицерского состава в частях ВВС ЧФ, - можно ли кого из них призвать и оставить служить как крайне необходимых специалистов, безусловно путём персонального личного подхода и отбора, или уволенных в запас мы уже брать в свои части никого не имеем права.
Кроме того Ваше Указание необходимо и для руководства нам в дальнейшем в виду того, что подобный контингент офицеров только начинает поступать».
Лётчик Бабий Дмитрий, несмотря на заслуженные до пленения два боевых ордена Красного Знамени, был уволен в запас. Прошедшие немецкий плен получали «чёрную метку». Даже старший лейтенант Девятаев Михаил Петрович, бежавший 8 февраля 1945 г. на самолёте Хе-111 из немецкого концлагеря на ракетном острове Узедом, в ноябре 45-го был уволен в запас, и лишь благодаря Главному ракетному конструктору Королёву и газетной публикации получил в 1957 году звание Героя Советского Союза.
Драматичнее судьба лётчика Лошакова Николая Кузьмича, младшего лейтенанта, уроженца села Малинино, Тимашевского района, 1923 г., бежавшего с сержантом Денисюком И.А. из немецкого плена 11 августа 1943 г. на самолёте «Шторх». Писали уже, что Лошаков сидел в Воркуте и остался там работать, полностью был реабилитирован лишь в 1959 году, а в 1960-м «Правда» обнародовала его подвиг. В 1961 году на экраны вышел фильм Чухрая «Чистое небо», и о его сценарии одни говорили, что за основу взята судьба Лошакова, а другие, - что в годы Великой Отечественной войны были и другие подобные истории с угнанными самолётами. Но «пятна» по судьбе Лошакова и его родителей ещё остаются. Вернулся Лошаков на Кубань незадолго до смерти в 1984 г., - прожил всего лишь 61 год. Да и Герой Советского Союза Шевченко Владимир Илларионович прожил тоже недолго - 63 года: лагеря так просто не проходили.
Плен и вынужденное нахождение на оккупированной территории по-новому аукнулось фронтовикам во второй половине 1960-х годов, когда торжественно отметили 20-летие Победы, стали составлять списки для чествований и льгот. Не считались фронтовиками военнослужащие, уволенные по пункту «д», - «измена Родине»; особо придирчиво разбирались с теми, у кого были пробелы в прохождении воинской службы, - «Где находился в это время?», «Почему оставался на оккупированной территории?», «Не служил ли в немецких формированиях?», «Не скрывался ли от мобилизации?» и т.д. Многим пришлось обращаться в архивы, добиваться реабилитации в Военной Прокуратуре, и со временем острота подобных вопросов спала.
Погибший экипаж Бабия, как черноморцы, значится в первом томе Книги Памяти «Город-герой Севастополь». Гвардии сержанты Лелеко и Филипенко – уроженцы Украины, а гвардии капитан Лебедев Леонид Иванович – россиянин, но о нём наши региональные книги Памяти молчат.
В списках кадровиков значится, что его мать, Лебедева Наталия Николаевна, 1868 г., проживала в с. Уян (ул. Союзная, 1). А вот его женой в одних документах записана Лебедева Мария Алексеевна, 1925 года (Абхазская АССР, Гудаута, ул. Пролетарская, 17), а в других – Пожарнова Екатерина Васильевна (Ленинград, Басков пер., д. 10, кв. 44). Ленинградский ГВК 13.09.1945 г. запросил ГУК НКО выслать копии приказов об исключении из списков погибших офицеров, в т.ч. Лебедева Леонида Ивановича; прилагается и копия с копии извещения в/ч п.п. 42870 по нему («не вернулся с боевого задания 14.09.43 г.»). По этому запросу Лебедев включён в приказ ГУК НКО № 0265 от 20.02.1946 г., родственницей указана ленинградка Пожарнова. Далее Ленинградский ГВК в именном списке от 12.04.1948 г. указывает пенсионное дело № ПГ-33368, по которому опекун Пожарнова Екатерина получает пенсию исходя из условного оклада Лебедева Леонида Ивановича в 760 рублей.
Я не мог понять этот «двоеженский ребус», но ситуацию прояснил Любомир Иванов:
- Господин Великов вместе с партийным секретарём села обратился в своё время за содействием к Комитету Болгаро-Советской дружбы. На письмо учителя ответил лично маршал Бирюзов. Родственники погибших лётчиков и сам пилот - гвардии старший лейтенант Дмитрий Фёдорович БАБИЙ - были разысканы и приглашены на торжественное открытие памятника, который был построен очень быстро, причём авторы проекта - архитектор и строительный инженер - отказались от гонорара за свою работу. На торжественном открытии памятника присутствовало много официальных гостей. Штурман Лебедев считал свою супругу вместе с маленьким сыном погибшими в блокадном Ленинграде и женился второй раз. В канун своего последнего полёта он узнал, что ждёт ребенка. И первая, и вторая его жена, и его сыновья от первого и второго брака посетили его лобное место. Во время перезахоронения среди обломков самолёта были найдены и два патрона от бортового пулемёта ШКАС. Они были сохранены отдельно и позже подарены обоим сыновьям Лебедева - каждому по одному патрону – на вечную память от отца. Во время открытия памятника, когда начали снимать белое полотнище, низко пролетела эскадрилья самолётов МиГ – 17, которая была поднята с военного аэродрома Балчик. Ныне памятник стилизованно изображает опускающийся на землю купол белого парашюта.
В электронном обращении к друзьям и знакомым Любомир пишет:
«В Болгарии был издан в 2009 и 2010 гг. альбом в двух томах, посвященный памятникам русским и советским воинам. Это дело студии «Витамин арт», содействовали болгарские граждане и бизнесмены. На этой основе была создана и интернет-страница. Первый том даёт информацию на болгарском и русском языках, а второй – только на болгарском. Я перевёл на русский язык тексты второго тома, а также добавил и актуальную информацию… К каждой истории памятника указана ссылка к его страницам в альбоме. Я не собираюсь останавливаться только над историями о погибших лётчиках, это только начало. Достойны для памяти потомков все советские воины, которые остались навеки в земле болгарской. Кстати, позволю себе напомнить, что на территории Болгарии нет погибших в результате военных действий. Исключение – два сбитых самолёта ВВС ЧФ в сентябре 1943 г. и мае 1944 г. немецкой авиацией. Я буду рад, если моя скромная инициатива будет своеобразным вкладом в деле сохранения памяти тех, которые спасли мир от коричневой чумы и одновременно и ответом тем, которые подняли руку на памятники Советской Армии, хотя, понимаю, это далеко недостаточно. В моих планах есть идея лично посетить каждый памятник, сфотографировать его и на месте узнать от жителей населённого места, что они знают, помнят…
Есть и ещё одна деликатная подробность: и по ОРТ, и в Интернете, и на других СМИ идут сообщения и призывы сохранить память героев Великой Отечественной войны, разыскать их оставшихся в живых родственников и т.д. Время торопит – в следующем году будем отмечать 70 лет Великой Победы. Начало этой круглой годовщины у нас, в Болгарии, наступит через шесть месяцев, в начале сентября, когда войска Третьего Украинского фронта Красной Армии вступили на нашу землю. У меня сложилось такое чувство, что и Россотрудничество в Болгарии, и посольство РФ в Софии далеки от призывов сохранить память героев ВОВ. В Болгарии Россотрудничество, например, заботится в первую очередь восстановить захоронения послереволюционных эмигрантов…
Хочу ясно заявить: в Болгарии после Гражданской войны нашли свою вторую родину много людей из России, точнее из бывшей Российской империи. Среди них - учёные, деятели искусства и т.д., которым наш народ очень обязан и признателен. Моей маме, например, преподавал латынь и русский язык замечательный преподаватель и педагог Корыстин Евгений Петрович, который, оказалось, раньше был профессором Харьковского университета. Я воспитывался на детских книжках с иллюстрациями Вадима Лазаркевича и т.д. Это неплохо, узнать, в каком состоянии находится последний дом этих людей, почтить тем самым их память, так должно и быть. Плохое в том, что это происходит в Софии и только в Софии. О советских воинских захоронениях – ни слова. Это несправедливо, необъективно. С другой стороны, по международному соглашению забота о воинских захоронениях является делом болгарских властей, и напоминание со стороны русской дипмиссии всегда респектирует. Ничего подобного. Вот поэтому я решил взяться за это дело – и один в поле воин. Я всех вас, дорогие друзья и знакомые, прошу помочь мне в этом деле – поместить на поисковые сайты информацию, или, скажем, написать в местной газете несколько строчек. 13 мая мы будем отмечать 70 лет – это конец Крымской операции – от дня гибели советских лётчиков, чей памятник установлен на самом берегу Черного моря, в районе села Тюленово. Из всех задач на первом месте ставлю разыскать информацию о членах экипажей, о их родственниках и особенно портреты погибших лётчиков. Во время митинга (организация уже идёт) мы бы хотели показать всем присутствующим портреты героев…».
В своё время при министре обороны СССР существовала группа Генеральных инспекторов, куда отправляли на почётную старость маршалов и многозвёздных генералов: хочешь – работай, не хочешь – сиди дома. Неужели и при МИДе таким же образом работает Россотрудничество, о котором мы ничего конкретного не знаем, да и иностранцы от его работы не в восторге? Как так получилось, что болгары давным-давно установили имена всех погибших на их территории советских воинов, а у нас на малой родине даже о лётчиках-офицерах и поныне «глухо как в танке»? Кстати, болгарские ветераны авиации хотят считать памятник на берегу Чёрного моря не только экипажу Неверова, но и Мейева. А тут уж, мне кажется, нужна официальная поддержка с нашей стороны, хотя бы от родственников Мейева и Автомонова. А может, чтобы легче решить этот этический вопрос, и минобороны наше прояснит боевое задание этих экипажей, с которого они не вернулись?
Описанная ситуация с Роговским мемориалом – это «проблема малых поселений», хоть в Роговской и проживает под 10 тысяч человек. А у городов иные проблемы, и за примерами далеко ходить не буду. В Тимашевске, когда в советское время стали планировать сооружение мемориала Воинской Славы, решили «для экономии средств» разместить у Вечного огня лишь мраморные доски с фамилиями погибших «За власть Советов» в гражданскую войну и воинов, погибших при освобождении станицы Тимашевской в феврале 1943 года. Цветы и венки на мемориале ежегодно 9 мая и 22 июня исправно возлагаются, - святое дело! Но в последние годы, сильно постаревшие дети погибших на войне с фашизмом тимашевцев, задаются вопросом: а почему они не имеют возможности возлагать цветы к доскам мемориала с родными фамилиями? До каких же пор у нас «глобальные», обезличенные планы будут превалировать над местными, конкретно-персональными?
Я озвучивал уже, что для начала списки погибших земляков нужно составить и раздать библиотекам, школам и местным краеведческим музеям, чтобы потомки могли отыскать в них свои фамилии, ибо история государства легче запоминается и врастает в молодые умы на конкретных местных и семейных историях. Поэтому и начали в Тимашевске отдельные сподвижники работу по составлению таких списков: краевед Константин Андреевич Гончаренко выписал из краевых книг Памяти и похозяйственных книг Тимашевского стансовета фамилии более 3,5 тысяч участников Великой Отечественной войны, после чего в 2013 году к Дню Победы на городской стеле появились мраморные доски с фамилиями погибших тимашевцев.
Одна оппонентка, возражая мне против дополнения фамилий на местные мемориалы, говорила, что погибшие ведь значатся уже на памятниках по месту гибели; зачем же, мол, повторяться. Но ведь миллионы наших воинов лежат в земле безымянными, тем более что заграница теперь - даже Украина. И если в Болгарии, например, находятся сподвижники, болеющие за состояние могил наших воинов, то в Украине появились организованные силы, начавшие погромы воинских памятников. О какой же Памяти павшим за Отечество можно говорить, если её не пытаются сохранить по месту жительства погибших, а наше Россотрудничество не считает своим долгом отвечать за состояние зарубежных могил соотечественников, погибших в борьбе с фашизмом?
Ещё одна категория погибших за Родину – ссыльные. Государство официально признало сталинские политические репрессии беззаконием. Уцелевшие остатки выселенных семей давно уже покинули проклятые места, многие из них вернулись на малую родину. Неужели их погибшие близкие родственники так и должны числиться лишь в книгах Памяти мест высылки? К чему же тогда человеку географическая координата «место рождения»?
В Болгарии помнят погибших советских освободителей и чтут их память. Хотелось бы, чтобы и у нас эта память не уходила «в песок», чтобы воскресили на местных мемориалах имена всех сгинувших героев-земляков, и чтобы склоняли потомки свои головы перед этими памятниками. Мудро ведь замечено: «Это нужно не мёртвым! Это нужно живым!». У меня есть наш и болгарский материал о сотнях советских воинов, погибших в Болгарии, о памятниках им, но кому у нас передать всё это для дальнейшей региональной работы? Кто поможет болгарам в благородном деле? Электронный адрес Любомира: livanov@uni-ruse.bg
А. Тараненко, подполковник в отставке, лётчик морской авиации, краевед. Станица Роговская.
