Военная история

В.Ю. Пилипович,

Брестский государственный университет имени А.С. Пушкина,

г. Брест, Республика Беларусь

Несмотря на постоянно увеличивающееся количество научных работ, освещающих различные аспекты Второй мировой и Великой Отечественной войн, одной из наименее изученных и вместе с тем актуальной является тема репатриации советских граждан в Советский Союз, их социальное положение и судьбы в рейхе и после возвращения на родину. Репатриация – социально-политическое явление, по времени соответствующее заключительному этапу Второй мировой войны и первому послевоенному десятилетию. Официальные источники свидетельствуют, что по состоянию на 1 марта 1946 г. было репатриировано 520 672 белоруса, из них 385 896 человек гражданского населения [14, с. 35]. Несомненно, такие масштабы репатриации оказали влияние на формирование поствоенного советского общества.

Долгое время проблема репатриации и репатриантов замалчивалась официальной советской историографией. Кроме причин идеологического характера, этому способствовали и объективные факторы – большинство документальных источников были закрыты для исследователей, а политическая ситуация в СССР не способствовала созданию мемуарных публикаций [2]. 

 С начала 1990-х гг. был открыт доступ ко многим нигде ранее не фигурировавшим документам. Поэтому этап настоящего осмысления проблемы репатриации только начинается. Об этом свидетельствуют новые исследования, появляющиеся на постсоветском пространстве [1; 2; 5; 15]. Жизни сотен тысяч белорусских граждан должны «вернуться» в историческую память нашего народа, из которой долгое время были исключены. «Антропологический поворот» в мировой историографии неизбежно влияет на отечественную историческую науку, призывая исследователей повернуться лицом непосредственно к субъекту истории – «маленькому человеку». Именно фокус на человеке, его субъективном опыте, а не на деятельности  структур, делает науку о «людях во времени» живой и интересной.

Официальная история репатриации, как правило, свое внимание сосредотачивает на деятельности государственных органов и других организаций  по возвращению на родину советских перемещенных лиц, и в тени зачастую остается сам репатриант с его особым восприятием мира и своей ментальностью. Архивные документы частично позволяют приоткрыть внутреннее состояние возвращавшихся граждан, а также взглянуть на социальную категорию «репатриант» глазами советского общества. Проблема самоидентификации репатриированных в данной работе не рассматриваются и представляет собой предмет для особого исследования.

Анализ официального советского дискурса 1940-х гг. позволяет определить образ репатриантов, создаваемый высшими органами государственной власти и СМИ. В газете «Правда» от 11 ноября 1944 г. опубликовано интервью Уполномоченного СНК СССР по делам репатриации 18 граждан СССР из Германии и оккупированных ею стран генерал-полковника Ф.И. Голикова, в котором утверждалось: «Советская страна помнит и заботится о своих гражданах, по­павших в немецкое рабство. Они будут приняты дома, как сыны Родины… Перед советскими людьми, освобожденными из немецкого рабства, открываются широкие возможности вернуть­ся в родные места и в свои семьи, заняться своим делом и безза­ветно служить своему народу, своему Отечеству» [3, с. 37 – 38]. Советские граждане, подлежащие репатриации, представлены как жертвы нацистской политики, о которых думает и заботится советское правительство. В первую очередь информационный поток был нацелен на потенциальных репатриантов, вместе с тем и общество готовилось к принятию сотен тысяч, а в рамках всего СССР – миллионов репатриантов. На местах принимались решения, что «возвратившихся нужно окружить вниманием и заботой, ведя решительную борьбу с враждебными элементами, которые могут попытаться разжигать вражду населения к прибывающим гражданам» [7, л. 25]. Периодическая печать местного значения должна была каждый месяц давать определенное количество материалов на тему «Забота и внимание репатриированным» [8, л. 76]. Для оказания правовой помощи репатриантам на каждом фильтрационном и распределительном пункте областным управлением юстиции должны были быть организованы юридические консультационные бюро [9, л. 188].

Принимая во внимание данные установки официальных советских органов, формируется представление, что репатриантам будут созданы максимальные условия для социальной адаптации после тяжелых лет принудительного труда. Большинство репатриируемого населения волновали, в первую очередь, вопросы хозяйственного устройства  послевоенной жизни. Многие ожидали экономических и социально-политических перемен. Основанием для появления этих надежд были, как правило, личные впечатления репатриантов от условий жизни и труда в странах, в которых они оказались в годы войны. Многие отдавали себе отчет, что, несмотря на «красивые» призывы, скорее всего на родине их не встретят с распростертыми объятиями. Всем был известен приказ Ставки Верховного Главнокомандования Красной Армии от 16 августа 1941 г. № 270 об отношении к сдавшимся в плен. Гражданское население, насильно депортированное немцами либо уехавшее на работы в рейх добровольно, достаточно смутно представляли свое будущее в Советском государстве. Большинство не чувствовало никакой вины перед родиной, кроме принудительной работы на благо экономики Германии. Тем не менее среди репатриантов велись разговоры о том, что расселять их по прежнему месту жительства не будут и в будущем их ожидает работа в Сибири и на Урале, а все привезенное имущество у них отберут [3, с. 107]. Поводом для подобных дискуссий часто являлись отношения военнослужащих Красной Армии на территории Германии к бывшим остарбайтерам. В письме домой из сборно-пересыльного пункта репатриантка О.Н.* пишет: «…Кажется, никогда за время войны не приходилось так тяжело жить, как в настоящий момент. Когда мы работали на фабриках, то получали пищу получше. Мы уже не можем двигать ноги. Кормят плохо. Обращаются, как с собаками… Люди не дорожат своей жизнью, многие уже покончили с собой. Каждый боец хочет иметь девушку, которой он не стоит, а о высшем начальстве и говорить нечего. Девушки не поддаются им, и многие за это сидят в темных и холодных подвалах. Люди мрут, как мухи» [18, с. 98]. В противовес официальной, «реальная» государственная политика подозрительного отношения и презрения к военнопленным и принудительно работавшим на врага гражданским лицам приносила свои плоды.

Таким образом, наблюдается очевидное несоответствие формального и реального статуса репатриантов. Несмотря на достаточно либеральные официальные заявления, «сынов Родины» на практике ждала унизительная процедура «фильтрации». Сам термин «фильтрация», как правило, не использующийся по отношению к личности, отражал в определенной мере действительный статус репатрианта в советской системе. На западных границах СССР была создана сеть проверочно-фильтрационных пунктов (ПФП), пять из которых находились на территории БССР. Проведение проверочно-фильтрационных мероприятий в отношении всех репатриантов свидетельствовало об общем недоверии Советского руководства к данной категории граждан. Исследователи утверждают, что полная проверка репатриантов осуществлялась в три этапа: за границей; в приграничных ПФП; по месту жительства либо службы (для мужчин призывного возраста) [6]. Возможно, не каждый репатриируемый прошел все три этапа, однако учтен был каждый. Официальная цель фильтрации заключалась в выявлении вражеских агентов, изменников Родины и их пособников. Отдельной категорией, заслуживающей особого внимания исследователей, проходили граждане, по разным причинам не прошедшие проверку. В документах за ними закреплен статус «прочий антисоветский элемент». По количеству отфильтрованных категория «антисоветский элемент» находится близко к «изменникам Родины» и значительно превышает число выявленных «вражеских агентов» [10, л. 71].

Отсутствие четких критериев фильтрации и субъективное отношение представителей НКВД к репатриантам позволяли к «антисоветскому элементу» отнести не только враждебно настроенных к советской власти, но и любого человека, в негативном ключе выразившего свои эмоции по поводу организации возращения на родину. Все недовольства квалифицировались как «антисоветские настроения», поскольку расходились с официальной позицией властей.

Несомненно, что при перемещении такого колоссального контингента граждан необходимым являлось проведение контрразведывательных мероприятий, но не в ущерб правам и свободе личности, которые декларировал Голиков в своем интервью. Однако руководство ПФП и лагерей, в основной своей массе, руководствовалось классическим примером: «На тысячу честных всегда найдется один враг, так что лучше пусть пострадает тысяча, чем уйдет один» [4, с. 211].

Вместе с тем, абсолютно неверен тезис, что правительство СССР ставило целью репрессировать всех репатриантов. Поскольку «реальная» политика в отношении репатриантов создала образ подозрительной личности, необходимо было обособить данную социальную категорию в советском обществе. Через фильтрации, постоянные проверки и вызовы в органы реализовывались не столько карательные функции как предупредительные и устрашающие, нацеленные на то, чтобы репатрианты сдерживали свои личные стремления и попытки самореализации в советском обществе. Содержание на учете, по сути, являлось формой ограничения свободы граждан.

Во время войны официальный советский дискурс формировал образ остарбайтера как жертву, подчеркивая освободительную роль Красной Армии [17]. Но на родине бывших восточных рабочих встречали цинизм и грубость военнослужащих и официальных лиц. Многочисленные кражи вещей и документов, часто совершаемые солдатами либо с согласия последних, лишь подчеркивали бесправный статус, приобретенный репатриантами в родной стране. Так, красноармеец Абрамов в присутствии представителя Белоруско-Литовского военного округа майора Шебеко цинично заявил, что «у репатриантов вещей много, и ограбили не все, и им нетрудно добраться до дому, а там они найдут, во что одеться» [3, с. 259]. Добираясь домой, многие вернувшиеся обнаруживали, что не так легко устроить даже хозяйственно-бытовую сторону жизни. Одна из женщин, направленная в совхоз недалеко от Минска, жаловалась в Минской областной комиссии  по репатриации, что «жилой площади не дают, работы не дают, продуктов питания не имеет, жить не на что…» [3, с.  117]. Многими советскими организациями и их руководителями формировался взгляд, что «все вернувши­еся из немецкой неволи являются чуждыми нам людьми» [3, с. 139]. Не удивительно, что местное население ряда деревень встречало вернувшихся враждебно. Так, группа из 8-ми женщин и 2-х мужчин д. Голынка Коссовского района пытались избить граждан, прибывших из Германии, в связи с тем, что эти семьи якобы были связаны с немцами. Подобные факты имелись в других деревнях района [11, л. 8, 8 об].

На Брестской базе Наркомстроя были насильно задержаны и включены в рабочий батальон 300 репатриантов из Германии, 180 из которых составляли женщины. Они были лишены самого необходимого – белья, одежды, медицинской помощи. Вынуждены были продавать те немногие имеющиеся вещи, чтобы не умереть с голода. К тому же обслуживающий и караульный состав допускал по отношению к работающим женщинам произвол, избиения, оскорбления, насилие. В обращении с репатриированными женщинами был установлен термин «немецкие подстилки» [12, л. 43-60].

Вместе с тем, мы можем наблюдать обратную картину в документах официального характера. В постановлении ЦК КПБ «Об организации политико-воспитательной работы с репатриированными советскими гражданами» указывалось: «Партийные и советские организации обязаны руководствоваться тем, что возвратившиеся из фашистского рабства к месту постоянного жительства советские люди вновь обрели все права советских граждан и должны быть привлечены к активному участию в трудовой и общественно-политической жизни» [3, с. 304]. Несмотря на многочисленные указания партийных и государственных органов, проблема восприятия репатриантов как полноправных советских граждан существовала. Например, старший радиотехник, бывший член партии был репатриирован и жаловался, что не может устроиться на работу по специальности. Начальник Гомельского [областного] отдела по делам репатриации Рубинштейн утверждает: «Все-таки старшим техником допускать его на работу, того человека, который уехал в Германию, неправильно» [3, с. 291]. Таким образом, видим обобщенный ментальный портрет советских руководителей, которые, не имея оснований для привлечения репатриантов к ответственности, крайне подозрительно относились к возвращенцам, исходя из принципа «вдруг они сотрудничали с немцами».

Данную ситуацию пытался прояснить заместитель председателя СНК И.М. Ильюшин на совещании по вопросу репатриации советских граждан в БССР 25 августа 1945 г. Он заявил: «Мы их [репатриантов] обязаны встретить ласково и помочь им включиться в трудовую жизнь Советского Союза, а потом, кто как себя вел – в этом разберутся. Но нужно, чтобы они почувствовали с первых дней, что они возвратились на Родину… Если мы обласкаем наших людей, то этим поможем выявить и врагов, не говоря уже, что это имеет огромное значение для воспитания наших людей, чтобы ликвидировать огульное, общее недоверие к тем, которые были в Германии. У нас одно время было такое недоверие к тем, которые были под гнетом немецких оккупантов здесь. То же самое и теперь с теми, которые были угнаны. Нельзя допускать таких неправильных отношений» [3, с. 294]. Однако «неправильные отношения» к репатриированным имели место. В некоторых районах существовало мнение, что все возвращающиеся граждане являются врагами Советского Союза, и им не следует оказывать какую-либо помощь [3, с. 139].

В то же время будет неверным утверждать, что все население БССР и СССР враждебно отнеслось к вернувшимся из неволи гражданам.  Некоторыми сельсоветами оказывалась посильная помощь репатриантам: в д. Угляны Березовского района вернувшейся из немецкого рабства семье П.Ф. предоставлен дом с холодными постройками и 1,4 гектара посевов, Т.О. с двумя детьми получила дом с холодными постройками и землю с посевами и т. д. [9, л. 18]. В Пружанском районе репатриантка С.Н. из д. Замостье Рудницкого сельсовета получила помощь семенами, 3 центнера картофеля, 90 килограммов овса, 40 килограммов гречихи [9, л. 19]. В д. Митьки Брестского района была поддержана инициатива по сбору продуктов для репатриирующихся детей [13, л. 1 об.].

Таким образом, можно утверждать, что образ репатриантов, представленный в архивных документах, достаточно противоречив. С одной стороны, они представляются как жертвы бесчеловечной нацистской политики, нуждающиеся в теплом приеме, всесторонней помощи, восстановлении в правах. С другой стороны, они представлены как подозрительные личности, которые если и не сотрудничали с немцами, то, во всяком случае, работали на них и находились под воздействием их пропаганды. Наблюдается несоответствие официально формируемого и реального образа, которые по сути своей диаметрально противоположные. Вместе с тем и тот и другой сосуществовали в советском обществе и не могут изучаться по отдельности, поскольку представляют собой целостную историческую действительность.

Необходимо отметить, что фактический статус репатриантов определялся, в большей мере, не указаниями союзных и республиканских органов, а особыми социальными отношениями всеобщей подозрительности и недоверия, культивируемыми системой еще с периода революции и гражданской войны. Прецеденты такого отношения были заложены в финскую кампанию и дали «богатый урожай» после Второй мировой войны. В обыденном сознании образ репатрианта фактически приравнивался к образу «врага народа». Формально обладая всеми правами советских граждан, репатриированные, особенно в первое послевоенное десятилетие, были самой незащищенной категорией в социалистическом обществе. Нельзя сказать, что сформированный реальный образ репатриантов поставил последних вне рамок советского поствоенного общества, но, как утверждают исследователи, они находились на его обочине [14, c. 40].

 

Автор: В.Ю. Пилипович,

Список источников и литературы

1. Арзамаскина, Н. Ю.  Деятельность советских военных органов репатриации в Германии в 1945 – 1950 гг.: автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата исторических наук: 07.00.02 / Н.Ю. Арзамаскина; Военный университет. – Москва, 2007. – 24 с.
2. Белорусские остарбайтеры: ист.-аналит. исслед. / Г.Д. Кнатько, В.И. Адамушко, Н.А. Бондаренко, В.Д. Селеменев; под ред. Г.Д. Кнатько. – Минск: НАНБ, 2001. – 336 с.
3. Белорусские остарбайтеры. Угон населения Беларуси на при­нудительные работы в Германию (1941 – 1944): Документы и мате­риалы: в 2 кн. Кн. 1 (1941 – 1942) / сост. Г.Д. Кнатько [и др.]. – Минск: НАРБ, 1996. – 304 с.
4. Бибиков, С.М. Нас не покорить: [Сов. люди в фашист. концлагерях]: докум. повесть / С.М. Бибиков. – Харьков: Прапор, 1991. – 221 c.
5. Вертилецкая, Е.В.  Репатрианты в Свердловской области в 1944 – начале 1950-х гг.: автореферат дис. на соиск. уч. ст. канд. ист. наук: 07.00.02 / Е.В. Вертилецкая; Уральский гос. ун-т. – Екатеринбург, 2004. – 20 с.
6. Говоров, И.В. Фильтрация советских репатриантов в 40-е гг. ХХ в.: цели, методы и итоги / И.В. Говоров // [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://www.portalus.ru/modules/rushistory/rus_readme.php ?subactio n=showfull&id=1287429593&archive=&start_from=&ucat=7&. – Дата доступа: 02.11.2010.
7. Государственный архив Брестской области (ГАБО). – Ф. 1-П. – Оп. 2. – Д. 14. Протоколы заседаний Брестского обкома КП(б)Б № 36 – 40, том II.
8. ГАБО. – Ф. 1-П. – Оп. 2. – Д. 193. Справки, докладные, сведения обкома КП(б)Б о состоянии партийной пропаганды в области.
9. ГАБО. – Ф. 1-П. – Оп. 2. – Д. 65. Справки отдела о репатриации советских граждан по области.
10. ГАБО. – Ф. 1-П. – Оп. 2. – Д. 41. Доклады, докладные записки, справки, сообщения областных организаций и воинских частей о работе военного трибунала НКВД, состоянии медико-санитарного обслуживания населения, оказания помощи в уборке урожая.
11. ГАБО. – Ф. 1-П. – Оп. 2. – Д. 186. Докладные записки Коссовского КП(б)Б о выполнении постановлений ЦК КП(б)Б, ходе подготовки к выборам в Верховный Совет СССР, расселении и устройстве советских граждан, прибывших из Германии и Польши.
12. ГАБО. – Ф. 1-П. – Оп. 2. – Д. 26. Материалы к протоколам заседаний бюро обкома КП(б)Б № 66 – 67.
13. ГАБО. – Ф. 471. – Оп. 1. – Д. 16. Протоколы общих собраний граждан.
14. Земсков, В.Н. К вопросу о репатриации советских граждан 1944 – 1959 гг. / В.Н. Земсков // История СССР. – 1990. – № 4. – С. 26 — 41.
15. Пастушенко, Т.В. Остарбайтери з України: вербування, примусова праця, репатріація : (історико-соціальний аналіз на матеріалах Київщини): автореф. дис. на здоб. наук. ст. канд. іст. наук: 07.00.01 / Т.В. Пастушенко; Інститут історії України Національної академії наук України. – Київ, 2007. – 20с.
16. Пилипович, В.Ю. Репатриационные процессы Второй мировой войны на Брестчине: классификация источников / В.Ю. Пилипович // XII респ. научно-метод. конф. молодых ученых: в 2 ч.: сб. материалов, Брест, 14 мая 2010 года / М-во образования Респ. Беларусь, Брест. гос. ун-т имени А.С. Пушкина; под общ. ред. С.А. Марзана. – Брест: БрГУ, 2010. – Ч. 1. – С. 52 – 53.
17. Реброва, І. Примусова праця остарбайтерів у публіцистичному радянському дискурcі під час Другої світової війни та в перші повоєнні роки (1942 – 1949) / І. Реброва // Сторінки воєнної історії України: зб. наук. статей / НАН України. Ін-т історії України. – К., 2009. – Вип. 12. – С. 45 – 64.
18. Судьбы военнопленных и репатриированных граждан СССР. Материалы Комиссии по реабилитации жертв политических репрессий (1996) // Новая и новейшая история. – 1996. – № 2. – С. 91 – 112. 

* Фамилии и имена репатриантов в тексте зашифрованы из этических соображений.

 

По теме принудительных работ в Германии в 2010 году вышла книга "Вяртанне ў рабства" по вопросам ее приобретения пишите администратору сайта.