Семенов Николай Дмитриевич
Курсант пограничной школы Белорусского пограничного округа
До войны окончил Саратовский строительный техникум. В конце 1940 года призван в пограничные войска. Служил в пограничной школе под Гродно. Здесь его и застала война. Участвовал в первых боях на Немане и Котре. Отступая вместе с заставой на восток, попал в плен, но бежал. Затем воевал в партизанских отрядах на Брестчине. После войны работал в Саратове.
Перед войной я был курсантом пограншколы в Гродно, которую возглавлял майор Б. С. Зиновьев. В июне 41-го мы находились в летнем лагере на правом берегу Немана в урочище Пышки. Но время было неспокойное: нас то и дело отвлекали от учебы для проведения операций против фашистов, которые часто нарушали нашу границу на участке Августовского погранотряда. Последняя такая операция продолжалась чуть ли не целую неделю, когда мы ликвидировали заброшенную к нам диверсионную группу из германской разведки. Было задержано шесть человек с радиостанцией, подробной картой, оружием, взрывчаткой. Они должны были с началом войны (а в том, что она должна была начаться не позже конца месяца, они не сомневались!) производить диверсии на железных дорогах, чтобы отрезать пути отхода Красной Армии. Вернулись мы с задания страшно усталые в субботу 21 июня. После бессонных ночей больше всего хотелось спать, и мы сразу после ужина легли.
Ночь была тихая и душная, и пролетела для нас, как один миг. Разбудили глухие разрывы бомб в стороне города, который был от нас всего в трех километрах. Затем раздались длинные пулеметные очереди над палатками. Выскочили из палаток и увидели над ними самолеты с черными крестами, которые пикировали на наш лагерь.
Несколько человек сразу упало замертво, по-видимому, так и не поняв, что происходит. Но тут по лагерю пронеслась команда. "Тревога! В ружье!" В предрассветных сумерках пылал Гродно под грохотом бомб. Наш командир отделения сержант Мальцев побежал к начальнику заставы лейтенанту Адырхаеву и вскоре передал его приказ выдвинуться к Неману и занять на его высоком правом берегу оборону. Там еще с прошлой войны остались оплывшие окопы. Их надо было очистить и углубить, чем мы и занялись немедленно. Отрыв их в полный рост, мы с курсантом Сиренко, моим вторым номером, установили свой "максим". То же сделали и наши соседи по траншее. Над нами то и дело появлялись немецкие самолеты, которые на бреющем полете спускались до вершин сосен и поливали нас свинцом. Курсанты, прибывшие накануне с оперативного задания и имевшие в подсумках по дюжине боевых патронов, открыли по ним огонь. К пулеметам же не было снаряженных лент. А за рекой, в стороне границы, с самого рассвета грохотал непрекращающийся бой.
После обеда немцы появились и перед нами, на левом берегу реки. На наш берег огненным шквалом полетели мины и снаряды, а нам отвечать врагам было нечем. Спустив на воду шлюпки, немцы, под прикрытием своей артиллерии, начали переправу. Курсанты молча, без команды, примкнули штыки к винтовкам и, не глядя друг другу в глаза, ждали приближавшихся к берегу врагов. А патронов все не было.
Вражеские шлюпки достигли середины реки. Мы притаились и напряглись в ожидании штыкового боя. Вдруг, словно ветер жарким днем, по траншее прокатилось: "Прибыли патроны и гранаты! По два человека от отделения - в штаб школы!" Мы сразу же воспрянули духом.
Гитлеровцы, тем временем, достигли берега на участке нашей заставы. Здесь сразу же завязалась яростная схватка. Выскочив из окопов, пограничники заработали штыками. Враг дрогнул и попятился к воде. Но немцы, подплывавшие бесконечным потоком, как саранча, заполняли берег. Тут, наконец, вернулись с патронами и гранатами посланные от отделений бойцы. А Сиренко притащил несколько коробок с пулеметными лентами.
Я сразу же начал заправлять одну из них в наш пулемет. Через минуту наш "максим" заговорил в полный голос. На его зов откликнулись другие пулеметы заставы Адырханова на левом фланге.
"Теперь держитесь, гады!" – ликовал мой второй номер, придерживая ленту. А я почти не отпускал пальца от гашетки, направляя огонь "максима" на подплывавшие к берегу новые шлюпки.
Под прикрытием пулеметного огня, курсанты, в штыковом бою, опрокинули немцев в реку. Их атака захлебнулась в буквальном смысле слова. Шлюпки беспорядочно заметались по реке, потом уплыли назад.
Артиллерийский огонь с левого берега усилился. Но курсанты, увлеченные боем, словно не чувствовали его. Вода в моем "максиме" закипела. Нам принесли новые ленты. Сменив в кожухе пулемета воду, мы отбили и повторную атаку гитлеровцев. Немцы отступили, но им удалось форсировать Неман левее и правее лагеря. Майор Зиновьев приказал отходить к Скиделю...
После боя мне было приказано сдать пулемет второму номеру и отправиться в распоряжение начальника разведзаставы лейтенанта Голоулина.
Наш путь лежал через горящий город, оставляемый нашими войсками и беженцами, которыми была плотно забита Скидельская дорога. Мы присоединились к какой-то артиллерийской части. Нам приходилось то и дело бросаться с дороги в сторону от нее, чтобы укрыться от налетов вражеской авиации. Артиллеристам делать это было труднее, поэтому они несли после каждого налета потери. Особенно доставалось их лошадям.
Перешли прозрачную, тихоструйную Котру, за которой мы заняли оборону. Артиллеристы поехали дальше, к Скиделю (подтверждается местным населением, заняли между д.Пески и д.Мостовляны- прим.Д.Киенко), где заняли огневые позиции. Здесь, между шоссейным и железнодорожным мостами, мы в течение двух дней отбивали, вместе со стрелковыми подразделениями 3-й армии, атаки врага. На берегах Котры мы простились со многими геройски павшими под Скиделем нашими товарищами и, среди них, со своим начальником заставы лейтенантом Адырхаевым. А потом, беспрерывно отбиваясь от наседавшего врага, отступали дальше на восток, сначала к Мостам, а потом к Новогрудку. Этот последний марш школы был самым трудным. Шли по бездорожью, через поля, леса и болота. Раненые и ослабевшие падали от усталости, но их поднимали и вели под руки. Многие умудрялись спать на ходу: ноги, словно заведенные, шагали до тех пор, пока тело не натыкалось на идущих впереди или на дерево. То и дело задавали друг другу вопрос: "Где же наши?" Но на него никто ответить не мог.
На рассвете 27 июня, мы наконец выбрались из лесов и болот у большого села, или местечка, Дятлово. Выслали разведку. За селом, на хуторе, она наткнулась на вражескую засаду, которая состояла человек из двухсот десанта, уничтожавшего разрозненные отряды отступающих. Нас теперь со всей школы, насчитывавшей почти 800 человек, оставалось меньше полутора сот, да и то обессиленных, слабо вооруженных, почти без боеприпасов (станковые пулеметы, для которых не было патронов, были разобраны и брошены раньше). После привала и скудного обеда наше отделение, которым командовал сержант Ларин, было вызвано к начальнику штаба школы капитану Галышеву, который поставил перед нами задачу: разведать силы противника на хуторе, расположенном у дороги. Старшина Столбов выдал нам из НЗ (неприкосновенного запаса) по десятку патронов, и мы через ржаное поле подобрались к самому хутору. На нем мы неожиданно увидели людей в новеньком советском обмундировании и чуть не приняли их за своих. Они рыли у дороги окопы. Лишь когда мы услышали их разговор и увидели стоявший рядом немецкий пулемет, поняли, кем они являются в действительности. Обойдя хутор, мы насчитали пять легких минометов и до десятка ручных пулеметов МГ-34, установленных на чердаке, в стене сарая, в окопах у дороги. Когда мы перебирались через дорогу обратно к своим, были обнаружены.
Потеряв двоих убитыми и одного тяжело раненным, командир отделения доложил лейтенанту Голоулину о результатах разведки на хутор. Мы были совершенно обессилены разведкой, но лейтенант убедил нас, что, несмотря на это, мы должны принять участие в нападении на лежащий на нашем пути хутор. "Вам это сподручнее: вы все там знаете. А отдохнете после",- сказал он.
Делать нечего. Мы все трое, вернувшиеся с разведки - сержант Ларин, Сычев и я -- двинулись к хутору, а вслед за нами - негустая цепь курсантов. Но нам не повезло: немцы, видимо, уже ждали нас и встретили пулеметным огнем. Сычев упал у сарая, не успев и разу выстрелить. Ларин, метнув во двор гранату, хотел оттащить его, но, увидев, что Сычев убит, выхватил у него из-за пояса гранату, хотел бросить в немцев. Но вдруг, скорчившись, обхватил ногу выше колена и упал. Тогда я, размахнувшись, метнул свою последнюю гранату через забор, откуда бил пулемет, и подхватил сержанта. Рядом раздался оглушительный взрыв мины, но я вскочил на ноги и волоком потащил Ларина в рожь. Нас никто не преследовал. Все немцы были заняты боем, который гремел с другой стороны хутора. Отдышавшись, я наскоро забинтовал сержанту ногу. И мы прилегли отдохнуть в ложбинке. И в этот момент — новый мощный взрыв. Я потерял сознание.
Когда очнулся, почувствовал, что Ларин перевязывает мне грудь своей нательной рубахой. Потом, опираясь друг на друга, мы с ним медленно поковыляли обратно в Дятлово.
В местечке не оказалось ни пограничников, ни немцев. Что делать? Идти дальше нам было не под силу. Одна добрая женщина, напоившая нас молоком, подсказала, что на колхозной конюшне, кажется, остались лошади. Там найдется и повозка.
"Зараз мы зробим!" — с готовностью ответил старик-конюх. Через полчаса он подогнал телегу с пахучим клевером, на которую я подсадил сержанта. Поблагодарив конюха и выслушав советы его насчет дороги на восток, тронул гнедого. Поехали по проселочной дороге к лесу.
Когда стемнело, подъехали к небольшой речке. Моста поблизости не было. Решили переправляться верхом по очереди. Бросили коня и потащились дальше по какому-то бесконечному болоту, пока, наконец, не вышли на опушку. Ларину становилось все хуже и хуже. Идти дальше он не мог, и я уже тащил его на себе, пока не кончилось проклятое болото. Утром показалось село. Напоив сержанта болотной водой, я отправился туда на разведку.
Перед селом остановился и, оглядевшись, осторожно пошел к крайнему дому. "Хальт!" — донеслось вдруг из-за копны сена. И тотчас -- сильный толчок в спину прикладом. Подоспели еще двое немцев и повели в село. Там меня втолкнули в большой сырой погреб, в котором уже было с десяток красноармейцев, в большинстве своем, как и я, раненых. Один из них был уже мертв. До вечера в погреб никто не заглядывал. Не было ни пищи, ни воды. А на ночь закрыли снаружи дверь на замок. Часовой ушел.
"Неужели нам подыхать в этой дыре? -- сказал пожилой сержант. — Вон, говорят, что немцы уже под Смоленском!" Те, кто поздоровее, подсели к нему. Решили любыми силами выбираться отсюда. Но как? Кто-то обратил внимание на подгнившее бревно потолочного наката. Расковыряли его, отодвинули и, подсаживая друг друга, пятеро бывших пленников выбрались наружу. В трех километрах от села, голодные и измученные, забившись в стог сена, уснули...
После месячных скитаний в окружении в принеманских лесах, я встретился под Волковыском, у села Яныши, с лейтенантом М. П. Голдышевым, го-мельчанином, тоже бежавшим из плена. Под его руководством на Брестчине была организована первая партизанская группа, которая впоследствии превратилась в партизанский отряд. И для меня началась новая жизнь — партизанская. Но об этом уже - другой рассказ.
Источник: В июне 1941-го (воспоминания участников первых боев на Гродненщине). Книга вторая. Авторский коллектив.
Редактор и ответственный за выпуск Р.И.Карачун. – Гродно, 1999.
Электронную версию подготовили Денис Норель, Сергей Пивоварчик.
