Я расскажу вам историю, которая уже несколько лет не выходит из моей головы, заставляя возвращаться к ней снова и снова, искать людей, которые могут пролить на нее лишний свет, уточнять имена, даты, восстанавливать события. Увы, через шестьдесят лет мы бессильны узнать все доподлинно, но каждый новый факт и новый человек все-таки приближает нас к истине.
Три года назад знакомый журналист из военного издания в разговоре со мной обмолвился, что вот де имена Виктора Усова и Александра Сивачева, героев-пограничников, погибших вместе со своими заставами 22 июня 1941 года на западном рубеже, хорошо известны и в Беларуси, и в Союзе, границу которого они тогда защищали. И незаслуженно забыто имя командира еще одной заставы, сражавшейся не менее геройски, а по слухам, продержавшейся даже дольше других - Феодосия Кириченко.
В самом деле, эту фамилию я услышала тогда впервые.
- Хорошо, но почему же его обошли вниманием и почестями? - поинтересовалась я, лишь бы поддержать разговор. Тема войны в тот момент меня как-то не интересовала.
- А потому, - продолжил коллега, съевший собаку на военной тематике, - что на тех заставах погибли не все, остались живые свидетели, которые и смогли рассказать, как оборонялись пограничники. А на заставе Кириченко все погибли... Да и еще что-то там у него с женой было, темная какая-то история... - посмотрел он на меня испытующе. - Кстати, может, ты как женщина и разберешься, там тонкий подход нужен...
- А она жива, жена Кириченко?
- Кто ж ее знает. Может, и жива...
На прощание военкор дал мне координаты женщины, хорошо известной в кругу ветеранов, потому что она разыскала после войны сотни участников первых боев на Гродненщине и даже издала две книги документальных материалов о тех днях, которые так и называются: "В июне 1941", - Ираиды Ефимовны Макеевой.
Ну и ладненько, подумала я, будет время и охота - забегу к Ираиде Ефимовне и все у нее узнаю про эту странную историю с Кириченко. А нет - так и нет...
Охота пришла через год. Масла в затаившуюся в моем подсознании искорку интереса к загадочной судьбе начальника четвертой заставы Августовского погранотряда подлило известие о том, что в Гродненском архиве, совершенно не располагающем подлинниками документов, свидетельствующих о боевых действиях на территории области в годы войны, появился дневник бывшего начальника десятой заставы Анфиноге-нова, который тот вел накануне войны. Здорово! - оживилось мое подсознание. Этот дневник может мне пригодиться, вдруг там есть что-нибудь и про Кириченко?..
Увы, в архиве оказался не дневник, а небольшое письмо-воспоминание о первом дне войны, причем застава, которой командовал Александр Анфиногенов, входила в другой - Ломжинский погранотряд. Вместе с Августовским отрядом они охраняли и защищали государственную границу СССР на территории Белосточчины и Гродненщины. Каких-нибудь случайных упоминаний о Кириченко и его заставе (на что я надеялась, вчитываясь в письмо), не было.
Человек-архив
Что ж, пора знакомиться с Ираидой Ефимовной! Вопреки моим волнениям, она легко пошла на контакт. Почему-то я ожидала увидеть древнюю старушку, но это оказалась очень бодрая и общительная женщина, выглядевшая куда моложе своих семидесяти. Вот кратенько ее собственная интересная история.
Военного пороха моя собеседница не нюхала, но пропали без вести, уйдя на фронт, ее старшие братья. Поэтому, когда в 1944 году молодую учительницу из Пензенской области направили в освобожденные районы, она выбрала Белоруссию - именно здесь на границе возле поселка Сопоцкин под Гродно, служил брат Александр, отсюда в мае 1941 года пришло его последнее письмо. Она задалась целью непременно найти Шуру! Работала инструктором Гродненского обкома комсомола и брала часы в первой школе. Именно со своими учениками и начала она поисковую работу. Искала брата, его сослуживцев, лишь только нащупывала ниточку, адрес - писала туда, а еще в областные и районные газеты по всей стране, прося очевидцев: откликнитесь!
Когда нашла Шуру (он погиб в застенках Бухенвальда в 21 год, оставив после себя маленькую дочь и тетрадь стихов), отвезла в Германию и установила там за свои деньги мемориальную плиту в память о брате. А вот остановиться в поиске уже не могла. Откуда только не летели к ней весточки от участников первых сражений на Гродненской земле и их родственников! Она регистрировала фамилии и имена найденных пограничников и красноармейцев на основании воспоминаний и фотографий. Не поверите - в военном архиве этой неутомимой женщины данные на 1300 найденных ею человек! Найденных в свободное от работы время, на голом энтузиазме. Неудивительно, что ее, человека сугубо гражданского, выбрали председателем совета ветеранов!
Нашла Ираида Ефимовна и второго брата - Старика, на которого не одну похоронку получили. Встретились через 35 лет после войны! Познакомилась с его женой, детьми. А умер брат не так давно, четыре года назад.
Хорошо, но что же вездесущая Ираида Ефимовна сможет рассказать мне про Кириченко и его семью? Наверняка они попадали в поле ее зрения.
- Да, - с гордостью раскрывает свою книгу женщина, на рассказ которой я так надеюсь. Она показывает мне фото командира четвертой заставы в белом зимнем тулупе, перетянутом портупеей, и свою заметку, рассказывающую о последнем бое заставы. - Я сделала для него много. Родом Кириченко из Запорожья, там оставались четыре его сестры. Мы переписывались. Я отвезла туда мемориальную доску, которую сама заказала, ее установили на доме, где жили Кириченко. А потом, знаю, дом продали, сестры переехали, и новые хозяева доску убрали...
- А что вы знаете о жене Кириченко? Как ее звали? Жива ли она? Были ли у них дети?
- Знаю, что жена была, молодая и красивая. Что после взятия заставы осталась жива и вроде бы всю войну провела в тех местах. Куда делась потом - неизвестно... О детях ничего не знаю. Как ее звали - не помню. Где-то в архивах у меня, может, что и сохранилось, но искать пришлось бы слишком долго...
Ираида Ефимовна посоветовала мне съездить в деревушку, где стояла застава - там еще можно найти живых свидетелей военных лет. Я поняла, что быстрого материала у меня не получится, зато мой интерес к истории Кириченко и четвертой заставы разгорался все больше и больше...
Доргунь
Через месяц я выбралась в эту приграничную деревушку. Застава Кириченко находилась юго-западнее заставы Усова, в полутора километрах от Доргуни. Как все здешние поселения, она тянется одной длинной улицей, упираясь концом ее в лес. В этом лесу неподалеку от озера и располагалась накануне войны застава. Сразу за ней, через ничейную полосу начиналась Польша, оккупированная Германией.
Вдоль улицы семь десятков домов, преимущественно деревянных, довоенной постройки. В одном из них живет семья Змитровичей.
Иван Михайлович, в начале войны ему было пятнадцать лет, вспоминает:
-150 дворов было в Доргуни перед войной. У нас в доме жил инженер Корнев, он строил заставу. Все документы и чертежи хранил в сейфе. Главное здание заставы было двухэтажное деревянное, лес для него возили из Соничей. Был там и семейный дом для семей офицеров. Жили на заставе и женщины, и дети. Жены пограничников были не из местных. Друзей среди ровесников на заставе у меня не было. В деревню за яйцами или молоком жены пограничников не помню, чтобы приходили - видно, им не разрешалось. Были на заставе и кони, и пограничные собаки. Куда они девались потом - неизвестно.
На рассвете 22 июня отец проснулся от странного гула. "Неужто война?!" "Вставайте! - будит наших постояльцев. - Не иначе, война..."
- "Да нет, батя, это учения!.." А потом они уже поняли, что дело нешуточное. Погрузили свои ящики с документами на подводы и айда на Сопоцкин! Наши доргунские, что их отвозили, вернулись потом с конями.
Отец велел нам рыть яму за домом - ховать пожитки. Тут стали стрелять по деревне. Снаряды падали в шахматном порядке. Один взорвался в пяти метрах от дома. Много людей тогда побило. (Известно, что в первый день войны в деревне Доргунь погибли 16 человек. - Т.Н.) Что делать? Нагрузили мы повозку и покатили в сторону Гродно. Только добрались до Ратичей, это с десяток километров, там у нас родичи, - буквально полчаса прошло, ан смотрим - немцы уже прут по шоссе на мотоциклах! Посидели мы, подумали и повернули назад, домой... А после обеда в деревне появились немцы. Помню, завожу я во двор коня, а немец наставил на меня автомат и лопочет чего-то. Хорошо, отец с матерью подскочили, как-то растолковали ему, что сын.
- Вы видели Кириченко убитым?
- Нет, но знаю, что похоронили его метрах в трехстах от заставы, местные жители хоронили. А в километре оттуда, на ржаном поле закопали два десятка бойцов - кого вместе, кого поодиночке. Где кого смерть застала. С самолета их обстреливали, а рожь еще небольшая была... Теперь там лес растет. Женщин и детей среди погибших не было.
Своих немцы хоронили сами. У каждого дзота мы видели по паре их трупов. И пару трупов обнаружили в лесу - может, под свой же авианалет попали.
Может, Куреневский Юзик что знал про жену Кириченко? Но он уже умер.
...Ноябрь. За окнами непролазная темень. Мне бы заставу увидеть своими глазами, вернее, то, что от нее осталось. Но не в таких же потемках! Ладно, в другой раз...
Сопоцкин
В этом до сих пор таинственном и закрытом для посторонних глаз поселке, где до войны находилась комендатура Августовского погранотряда, в старом тенистом сквере - братская могила, куда свезли останки всех найденных в окрестностях пограничников и красноармейцев, над нею стандартный памятник - воин со склоненным знаменем, а на постаменте лишь несколько фамилий, все остальные бойцы погребены неизвестными. Говорят, здесь в пятидесятые годы перезахоронили Кириченко.
В музее сопоцкинской школы я прочла одну из легенд о его подвиге. Собиралась она местными ребятами сразу после войны по воспоминаниям односельчан и по рассказам уцелевших пограничников. Итак, вот что установили школьники (замечу, что позже их версия с теми или иными изменениями кочевала по разным периодическим изданиям):
Кириченко родился в 1908 году в селе Орлянск Запорожской области. Работал на шахтах Донбасса. С 1930 служил на границе. В 1934 закончил пограничную школу. С 1939 - начальник погранзаставы N4, что у начала Августовского леса. Западная Белоруссия только-только воссоединилась с Восточной, и в лесах орудовали бандиты. За разгром банды Полубинского Кириченко получил именное оружие от наркома внутренних дел СССР. С апреля 1940 года у границы строится укрепрайон. Строительные работы консультирует и контролирует генерал Карбышев. Несколько раз он посещает заставу Кириченко и даже останавливается там на ночь. За участие в строительстве инженерных сооружений Кириченко награждают именными часами.
1941 год. Немецкие солдаты на той стороне заигрывают с нашими нарядами, предлагая свои сигареты. Видно, как гитлеровцы подвозят снаряды к своим дотам, расчехляют орудия. Нарушают границу самолеты, пролетая так низко, что могут вести фотосъемку. Открывать по ним огонь запрещено - чтобы не втянуть себя в провокацию. К нам внутрь забрасываются агентура и диверсионные группы. На сопредельной территории появились крупные механизированные подразделения... Чтобы не насторожить немцев, эвакуировать семьи пограничников не разрешено.
22 июня. В 1.40 минут завязалась перестрелка со взводом разведки немцев. Убиты лейтенант Чернышевский и пять бойцов. Кириченко посылает в комендатуру красноармейца Полтавского с донесением, тот седлает коня и гонит в Сопоцкин. Боец-пулеметчик Громов очередями отбивает напирающих немцев. Фашисты начинают артиллерийский обстрел. Слева от заставы появляются легкие танки, на их башнях - черные кресты. "Умрем, но с заставы не уйдем!" - отдает приказ Кириченко. Возвращается Полтавский и сообщает, что Сопоцкин горит.
Начинается пятая атака на заставу, в живых осталось лишь девять бойцов. Заглох пулемет Громова, пуля попала пограничнику в грудь. К концу атаки только три бойца в зеленых фуражках обороняли заставу. В бой вступают фашистские минометы. На заставе горят конюшня, деревянные постройки. Кириченко посылает двоих бойцов с пулеметом на чердак, а сам забрасывает фашистов гранатами. Десятки фашистских трупов остаются на поле боя. Вдруг за командиром взрывается мина, и осколок пробивает сукно его фуражки... Умолкает последний пулемет.
В первом часу дня фашисты овладевают заставой. Потом они собирают жителей деревни Доргунь.
Думайте, что хотите, но этот лаконичный текст, составленный школьниками, кажется мне убедительнее иных художественных версий. Вот только фамилий бойцов маловато, а было их на заставе около сорока человек.
Еще я рассчитывала найти в школьном музее фотографию жены Кириченко либо упоминание о ней. Нет, как будто ее и не было! Ничего не слышали о судьбе жены начальника заставы ни учитель истории, опекающий музеи, ни секретарь сельсовета, с которой мы ездили в Доргунь.
Память
Вернувшись, я поняла, что найти жену пограничника, которая, возможно, жива, но о которой я не знаю ничего - даже имени, мне вряд ли удастся. Да и сколько ей сейчас может быть лет? Восемьдесят? Если и жива, то сможет ли она что-нибудь вспомнить и рассказать?! А если погибла еще во время войны?.. Вот если бы у них были дети! Это давало бы хоть какой-то шанс!
Я делаю запрос в Центральный архив федеральной погранслужбы, находящийся в подмосковном Пушкине, - и о чудо! - примерно через полгода мне сообщают, что у старшего лейтенанта Кириченко Феодосия Петровича имелись жена Константина и дочь Людмила! Девочка родилась 6 мая 1941 года и зарегистрирована в Сопоцкинском районе. Ура! Теперь мне есть кого искать.
Наметив несколько направлений поиска, я еще не раз впадала в отчаяние, понимая, что ищу иголку в стогу сена, что и мама, и дочка могли давно сгореть в пекле войны, как тысячи других безымянных жертв, а, уцелев, и та, и другая могли выйти замуж, сменить фамилию... Гродненские пограничники, к которым я в первые же дни обратилась за помощью, только руками развели: "Пустые хлопоты! Были бы живы, давно бы себя обнаружили!..'' Отчасти они правы.
В книге "Память" Гродненского района я отыскала 18 имен бойцов с заставы Кириченко и его портрет, еще раз убедившись, каким красивым, открытым и мужественным было лицо пограничника. Приведу только те фамилии, которые не упоминались в школьной летописи: политрук Михаил Белый, зам. начальника заставы Александр Чернышев, командиры отделений Обойщиков, Федотов, старшины Андрюшин, Титов, рядовые Волос, Грицко, Гуков, Гусев, Карельский, Кишенев, Колоколов, Космач, Петров, Федоров.
В очень насыщенных подробностями воспоминаниях о первом дне войны, написанных начальником Августовского погранотряда Гурием Здорным, упоминается еще одна фамилия защитника четвертой заставы - политрука (неужели их было два?) П.Кондратюка, который взял на себя командование боем после гибели Кириченко. Майор Здорный утверждал также, что несколько человек с заставы вырвались из вражеского кольца. А некто В.Соколов в статье о Кириченко, опубликованной в газете "Советская Белоруссия" в 1968 году, пишет, что единственный из бойцов четвертой заставы, кто остался в живых, - Полтавский. Мол, когда тот вернулся из горящего Сопоцкина и приблизился к заставе, его встретила могильная тишина. Каким-то чудом Полтавский пробился в действующую Красную Армию, храбро сражался и закончил войну в звании капитана. Жил в Орджоникидзе и переписывался с пограничником Янчевским, от которого Соколов это все и узнал.
Добавлю, что о Полтавском рассказывали мне и жители Доргуни. Якобы через сколько-то лет после войны тот приезжал в деревню и искал свидетеля, который бы подтвердил, что он не предатель, а покинул заставу по приказу командира, скача с донесением в комендатуру. Эта бумага нужна была ему для оформления пенсии. Свидетель, говорят, нашелся.
Еще в статье у Соколова фигурирует не упоминаемая другими фамилия бойца четвертой заставы Попова. Мало кто знает, но только Августовский отряд, представьте себе, насчитывал более двух тысяч пограничников! Помимо них, держали оборону на границе с Германией еще два погранотряда - это тысячи и тысячи молодых бойцов, которые полегли в первые часы войны. Если бы их поддержала армия! Если бы была связь! Если бы им было чем обороняться кроме винтовок, гранат и пары-другой пулеметов на целую заставу! По специфике своей службы пограничники должны полчаса удерживать рубеж в ожидании подхода регулярной армии. 22 июня в Августовском лесу они держались часами, отбивая изнурительные атаки фашистов. Застава Кириченко, по признанию майора Здорного, сражалась десять часов.
Августовский лес
Бывший пограничник, служивший на одной из гродненских застав уже после войны, в ответ на мои настойчивые расспросы о Кириченко подсказал: "Есть книга о тех днях, автор - Павел Федоров. Сам в прошлом пограничник, генерал, в пятидесятые годы, живя в Минске (позже он переехал в Москву), неоднократно бывал на гродненском участке границы, организовал раскопки, нашел свидетелей и очень подробно и- художественно описал судьбу и подвиг усовской заставы. Может быть, там есть какое-то упоминание о Кириченко, хотя что-то не припомню... А книга так и называется - "В Августовских лесах".
Роман Павла Федорова я изучала, как научный трактат, выуживая из него детали, которые могли иметь отношение и к четвертой заставе, ее быту и последнему дню. Наверняка писатель располагал какими-то сведениями по заставе Кириченко, да и образы бойцов в его книге скорее всего собирательные. Да вот же, вот!.. Какие драгоценные строчки!
"В разгар боя к ним (на усовскую заставу - Т.Н.) прорвался связной с четвертой заставы.
- Ну как там у вас? - принимая скатанную в трубочку записку, спросил Усов у связного. - Жарко?
- Так же, товарищ лейтенант, как и у вас, без передыху бьемся, - стряхивая с колен липкую грязь и вытирая рукавом гимнастерки потное с веснушками лицо, ответил связной. - У нас тоже один пулемет исковеркало.
Но Усов, не слушая солдата, читал записку. Начальник заставы старший лейтенант Борцов (Кириченко? Несомненно, потому что единственным в погранотряде командиром заставы в звании старшего лейтенанта был именно Кириченко! - Т.Н.) писал, что у него разбит телефон и он не имеет связи с комендатурой и другими заставами. Просил сообщить обстановку, одновременно спрашивая, почему молчат пулеметы третьей заставы. Он сообщил также, что небольшая группа противника уже переправилась через канал, и если не принять мер, то она просочится в тыл. Старший лейтенант писал, кроме того, что если третья застава поддержит его с фланга пулеметным огнем, то он сделает вылазку и сбросит переправившихся гитлеровцев в канал.
- Передай начальнику заставы, что у нас все в порядке. Поддержим огнем и даже сами вылазку сделаем.
Усов написал коротенькую записку. Передавая ее связному, велел взять запасной телефонный аппарат и быстрей идти обратно".
И еще очень важное свидетельство Федорова или его художественно-патриотический вымысел:
"Маленькая пограничная застава и ее защитники с двумя пулеметами покрыли линию границы сотнями трупов фашистских солдат и офицеров. Батальон Рамке был разбит наголову. Пришлось подтянуть второй, но и он ничего не мог сделать с горсткой русских пограничников. Гитлеровцы решили тогда задавить эту героическую крепость силой тяжелых и средних танков и большим количеством артиллерии. До двенадцати часов дня защищалась эта застава, а соседняя (Кириченко? - Т.Н.) билась до позднего вечера".
Легенда о том, что застава Кириченко сражалась намного дольше других, живет в среде пограничников по сей день.
В 1958 году после опубликования романа Павла Федорова одной из застав Гродненского погранотряда присвоили имя Виктора Усова. А в честь 20-летия Победы пограничнику посмертно присвоили звание Героя Советского Союза.
Дочь политрука
Главное, что я поняла, читая "В августовских лесах': автор построил свое повествование, во многом опираясь на воспоминания дочки политрука Шарипова, которая двенадцатилетней девочкой, убегая 22 июня с горящей третьей заставы, отстала от мамы и всю войну прожила с удочерившими ее чужими людьми в деревушке под Сопоцкином. Вот кто должен помнить женщину с маленькой девочкой с соседней заставы!
Не без труда я нашла сегодняшние координаты Ольги Александровны Шариповой и позвонила ей в Киев.
Какая жалость! Она не помнит никого с соседней заставы, может быть, потому, что большую часть времени проводила в школьном интернате. Но прекрасно помнит, как через неделю после разгрома заставы пошла туда с приютившей ее тетей Франтишкой - немцы разрешили закопать погибших пограничников. В траншее Оля увидела сидящего отца и расплакалась. Тут же подбежал переводчик из местных, зашикал и приказал Франтишке увести девчонку, пока цела.
А 22 июня Оля убегала с заставы вместе с тетей Шурой, женой Усова. Ольга Александровна до сих пор обижается и недоумевает, почему за всю войну, пока они жили в разных оккупированных деревнях, Шура ни разу ее не навестила... Может быть, не хотела накликать беду ни на себя, ни на дочку политрука, думаю я. И то чудо, что они остались в живых. Тысячи мирных жителей расстреляли гитлеровцы под Сопоцкином, в их числе семьи командиров и советских работников.
После войны Оля Шарипова встретилась с матерью и скоро вышла замуж за пограничника. У нее двое взрослых детей, и муж дочери, которая живет в Бресте, тоже пограничник. Вот такая династия.
Нашла!
Так где же теперь искать мне следы жены и дочери Кириченко? 8 адресном столе Гродненской области ответили, что женщины с такими данными в их картотеке не значатся. Тупик. Так, родом жена Кириченко из Заславля. Возможно, оттуда потянется ниточка... Все-таки имя у нее такое редкое - Константина. 23 января нынешнего года мне несказанно повезло. В областном архиве Минска нашли сразу двух женщин, паспортные данные которых совпадали со сведениями, сообщенными пограничным архивом о жене Кириченко. Совпадало все, кроме возраста. Разница - в пару лет. Не беда! Знаю, что стремление стать на год-два моложе было очень распространено среди молодых незамужних женщин, получавших паспорта после оккупации.
Итак, одна из возможных жен Кириченко умерла шесть лет назад. Ее дочь - четыре года назад. Неужели Людмила?! Я связалась с внучкой - нет, это совсем другая семья, с другой историей. След оказался ложным.
Оставалась еще одна Константина. Два года назад из деревни под Заславлем она перебралосо к детям в Минск. Ну вот, надо набраться духу и как-то выяснить, имеет ли отношение к этой семье пограничник Кириченко.
В апреле произошла моя первая встреча с супругами Зенченко - Константиной Станиславовной и Афанасием Васильевичем. Еще из телефонного разговора накануне я поняла, что Константина Станиславовна, которой уже за восемьдесят, чувствует себя неважно, год назад она перенесла тяжелую операцию на тазобедренном суставе, плохо передвигается, плюс ко всему болезнь Паркинсона, влекущая провалы памяти. Поэтому говорили мы в основном с ее мужем. И по телефону, и когда уже втроем сидели на скамеечке возле их дома в Минске.
Сами понимаете, что моральный барьер не позволял мне в лоб спросить ни ее, ни его о Кириченко - а вдруг Афанасий Васильевич и слыхом не слыхивал о первом муже своей избранницы? Да и она ли это вообще? Может быть, просто тезка. Наконец я решилась и шепнула на ухо старику, который расположил меня к себе прямотой, простотой и славным военным прошлым (ее я напрасно волновать не хотела):
- Имеет к вам отношение пограничник Кириченко?..
Вы не представляете, с каким волнением ждала я ответа. Если это ошибка, другая семья - значит, мои поиски опять зашли в тупик. Если это и в самом деле жена Кириченко, то по каким-то причинам они вполне могут не признаваться в этом, как не обнаруживали себя до сих пор. И что еще печальнее - даже если это она, а он ничего знать не знает, как мне поступать дальше?..
- Имеет, - посмотрел на меня удивленно и настороженно бывший фронтовик-артиллерист.
Гора упала с моих плеч! Вот я ее и нашла. Если бы еще была жива Людмила! Я спросила Нет, девочка умерла в войну, когда ей и года не было. Нечем было лечить, задыхалась. Может быть, дифтерит? Похоронили малышку в Сопоцкине.
Дальше мы разговаривали уже с Константиной Станиславовной. Когда ей было трудно, на выручку приходил муж.
- Вы видели Кириченко погибшим?
- Нет.
- А как узнали, что он погиб?
- Если бы не погиб, нашел бы нас. Он так любил дочку!..
22 июня
Они познакомились в тот год, когда Константину направили после педучилища в маленькую их сельскую школу в Копыльском районе и сразу поставили завучем. Школа была польскоязычной. И училище она заканчивала тоже польскоязычное. Неподалеку от поселка стояли пограничники, здесь до 1939 года проходила граница, разделявшая Восточную и Западную Белоруссию.
Иду по деревне, вспоминает Константина Станиславовна, а навстречу - красивый военный в форме, улыбается и говорит:
- Разрешите познакомиться!
Ну ладно, поболтали чуть-чуть о том, о сем, и он, недолго думая, признался:
- Мне посоветовали жениться на вас...
- Как это? Почему?
- Да вот, говорят, скромная девушка, ни с кем не гуляет...
Хорошенькое дело! Константине только двадцать стукнет, а ему уж, почитай, все тридцать... Правда, женат, говорит, еще не был. Но понравился ей Федор (так представился пограничник) сильно. Веселый, все шутит, смеется. Легко с ним.
Так Федор Кириченко стал наезжать в гости к молоденькой учительнице.
Потом они поженились, посмотреть невестку приезжали его родители с Украины.
Когда Костя (так называл жену Федор) переехала к нему на заставу под Гродно и родила дочку, на которую тот налюбоваться не мог, Кириченко велел жене забыть про работу и заниматься только ребенком. Жизнь на заставе была, как у Христа за пазухой. Новый дом, комната, кухня. Везде чистота, порядок. Даже еду не надо было готовить, солдаты все приносили со своей кухни.
- Ах, какие молоденькие были! И все погибли... - сокрушается, сидя рядом со мной, Константина Станиславовна.
...Накануне нападения немцев ей приснился зловещий сон - будто мужа убили, а маленькая Люда плачет-заливается. Встрепенулась - нет, девочка мирно спит, слава Богу. Рассказала дурной сон мужу. "Ну вот еще!" - отшутился он. - "Придумала. Никто меня не убьет!"
А спустя несколько часов деревянное здание заставы содрогнулось от взрыва. Потянуло гарью, стало трудно дышать. Она схватила малышку, прижала к груди. Вбежал Федя, лицо его было непривычно суровым.
- Бегом в деревню! - скомандовал он жене. - Дочку береги!
У порога поцеловал девочку и жену, а на улице что есть силы прокричал: "В ружье!.."
Этот душераздирающий крик до сих пор стоит в ушах Константины Станиславовны, когда она вспоминает тот страшный день.
Она убегала от пуль и беспрерывного треска пулеметов, ноги сами несли ее знакомой дорогой в Доргунь. Вот и первая от леса длинная хата, бывший панский дом, в нем жило сразу шесть деревенских семей. Иногда она ходила сюда за молоком. Сама полька, легко находила общий язык с местными кобетами.
Хозяйка, всплеснув руками, впустила в дом едва живую жену Кириченко с дитем. И тут же скороговоркой протараторила:
- А я вечером смотрю - курица вскочила на повозку и запела! Это ж плохой знак! Ну, думаю, что-то будет!.. И вот на тебе - стреляют! Война!..
Перезахоронение
Во второй мой приезд в Доргунь, рядом с которой стояла застава Кириченко, я наконец увидела ее развалины - бетонный, поросший зеленым мхом фундамент, погреб, сложенный из валунов, по соседству с ним еще долго мозолил людям глаза подбитый пограничниками танк. Чуть в стороне - памятник погибшей заставе. А в низинке по дороге с заставы на Доргунь - то самое место, где первоначально погребли Кириченко. Якобы его наспех закопали вместе с конем. Возможно, тяжело раненный, он еще мчался в сторону деревни, чтобы как-то позаботиться о жене и маленькой дочке. Кто-то из местных жителей рассказывал, как, лежа рядом с убитым взрывом конем, обессиленный и истекающий кровью начальник заставы просил пристрелить и его.
Тадеуш Криштопович, житель Доргуни, которому в пятидесятые годы, когда перезахоронили прах Кириченко, было лет шестнадцать, вспоминает:
- В Сопоцкине делали братскую могилу и свозили туда останки бойцов из Калет, Вульки, Доргуни. Я помогал разбирать кости из ямы, где в 1941 году был захоронен Кириченко. Мне велели белые человеческие класть в одну сторону, а желтые - коня - в другую... И во рву, что слева от заставы, тоже откапывали останки. Гробов сорок тогда привезли!..
А лет, может, с десять назад приезжали сюда две сестры Кириченко. Как они плакали!..
Янина Зарецкая, стиравшая до войны белье пограничникам и до сих пор живущая в домике над речушкой Доргунькой, запомнила начальника заставы и его жену такими:
- Вельми файная была пара!.. Жонка его у меня молоко брала для деток в литровую банку. А что, жива еще?
- Живет в Минске. Кланяется вам.
Янина Францевна смотрит с пригорка вниз и вздыхает:
- Это ж тогда вся река была в крови...
В оккупации
Пора заканчивать мое бесконечное повествование. Я сделала все, что смогла - нашла жену Кириченко, которой, считалось, уже нет. И когда мы свиделись с ней во второй раз уже в присутствии замполита Гродненского погранотряда полковника Виктора Крупского, Константина Станиславовна передала нам старые фотографии - скорее всего, они сохранились у ее матери в Заславле, ведь вряд ли она могла их "захватить, убегая с заставы, а уж тем более держать при себе в оккупации. На одном снимке - Феодосии Кириченко накануне войны, на другом - она сама (справа) и ее подруга, тоже жена пограничника Полина. По словам Константины Станиславовны, Полину расстреляли фашисты.
Как уцелела она, жена офицера-пограничника, которую многие в деревне знали в лицо? Возможно, что-то объяснит бумага, полученная Валентином Афанасьевичем Зенченко полтора года назад в ответ на его запрос в КГБ и доверительно предоставленная нам. В ней сообщается, что Константина Яновская (свою девичью фамилию она, выходя дважды замуж, не меняла) с августа 1941 по июль 1944 работала в немецком имении на сельском хозяйстве и как прислуга в деревне Острово Белостокской области.
Она знала польский и немецкий языки, до войны закончила Минское государственное педучилище имени Крупской. Местное население ее, польку из-под Заопавля, считало своей по крови и не выдало.
Новая семья
Этот факт своей биографии Константина Яновская, работая все годы после войны учительницей, конечно, не афишировала. Она боялась, что это может плохо отразиться на ней, на ее новой семье, на детях. И на гродненскую землю, где сломалась и исковеркалась ее, так красиво начинавшаяся молодая жизнь, поэтому больше никогда не приезжала. Она вернулась к матери, в родной дом, сорок лет учила детей в сельской школе. Здесь они встретились с Афанасием Зенченко, тоже учителем, потом директором школы, бывшим фронтовиком, награжденным орденом Красной Звезды, и создали свою семью - очень хорошую и крепкую.
Смею так утверждать, потому что познакомилась с их сыновьями, убедилась, как те любят и лелеют родителей. Младший Валентин - кандидат философских наук, доцент Минского педагогического университета, забрал стариков из деревни к себе, старший Владимир - контр-адмирал, в недавнем прошлом заместитель командующего морскими силами погранвойск России, еженедельно звонит из Москвы и балует отца с матерью подарками. Вот ведь надо же было так случиться, что у нее, бывшей жены пограничника, сын, а потом и внук тоже стали пограничниками!
Не зря, выходит, многие годы хранили в этой семье фотографии Кириченко, большую газетную статью о нем и воспоминания. Тронуло меня и отношение к памяти об этом чужом для него человеке, даже в некотором роде сопернике, Афанасия Васильевича Зенченко. Отношение простое, порядочное и честное, как и может быть у солдата, оставшегося в живых, к солдату, не вернувшемуся с войны.
Остается только сказать, что тот пунктик в биографии Константины Яновской, связанный с ее работой в немецком имении в годы оккупации и всегда известный органам государственной безопасности, и был, я думаю, причиной нивелирования подвига начальника четвертой заставы Феодосия Кириченко и его бойцов.
А недавно мне стало известно, что в Гродненском погранотряде сегодняшние пограничники вынашивают идею и настроены очень решительно присвоить одной из застав имя Кириченко. Почему бы и нет? Хорошее имя, достойное воинской чести.
Татьяна НИКИТИНА.
Источник: "Народная Газета" 2 августа .2002
Оцифровка Д.Киенко, М.Гресь
